Виктор Кораблев - Королевства изгоев

Ред подошел и отогнул доску, мешающую псу. Животное медленно выползло и, пройдя пару метров, село. Боевой пес или цепной. Вся грудь в шрамах, ни одного на спине. Кошка что-то мяукала псу, тот что-то буркал в ответ. Ред глянул во дворик.

Близ большого дерева Ред увидел еще двух псов. Один, щенок пастушьей собаки, лежал без движений. Над ним сидела облезшая, покрытая коростой дворняга. Морда уродливого пса была вымазана в крови.

Вокруг дерева и на его ветвях сидело множество мелких зверьков. Кошки, хорьки, птицы разных размеров и расцветок, герольд…

Герольд тоже наблюдал. Скрипнула задняя дверь. Вышел человек, закутанный в тряпье. Его одежда напоминала наряд Симона, да и комплекция соответствовала. Человек в отличие от купца на голове носил белую широкополую шляпу. К ней крепилась сетка или марля. Шляпа пчеловода.

Ни одного участка открытой кожи.

— Что же ты наделал… У тебя было всего двое друзей, одного ты убил, а другого предал. Теперь он ушел. Он погибнет там…

Голос казался сиплым, человек совсем не использовал гортань. Правда, говорил при этом достаточно громко.

— Протей, пирог горит! — донеслось из глубины трактира.

Гигант-пчеловод медленно поднялся и зашел обратно. Редрика он не видел. Парень и сам отвел взгляд от странной картины. Похоже, хоть кто-то заботится о животных, хотя те бывает не отстают от людей. Ред снова глянул на черного пса. Тому на голову села белая птичка. Маленькая голубка. Она сжимал в клювике колосок пшеницы.

Птичка тыкалась псу то в ухо, то в щеку, будто хотела пристроиться на лобастой башке. Собака же не обращала на это внимания, просто продолжала буркать, отвечая на мяуканья кошки. Затем, когда птичка устроилась, пес поднялся и ушел.

— Нет. Такой не погибнет. Он сам кого захочет сожрет.

Ред подпалил огниво. Искры напугали кошку, она убежала во двор. Парень закурил.

— Правильно. Не ходи за ним — обожжешься.

— Похоже, ты или проголодался, или перегрелся. Выглядишь скверно, — прокомментировал Лоуренс вид сына.

Редрик задержался подождать своих, опершись спиной о стену тупика. Они успели подойти вовремя, дурные мысли опять подбирались к размышлениям Редрика.

— Подустал… — выдохнул дым парень.

— Ладно. Куда нам, пень обугленный?

— Направо, и сам ты пень обугленный, — беззлобно ответил Гизмо.

Они прошли половину трущобного квартала, затем опять завернули направо. Среди трущобной застройки, свойственной бедным районам — не дома, а бараки, Ред там бы и не разогнулся в полный рост — стояло металлическое одноэтажное здание. Все закопченное и покрытое сажей. Окон нет, лишь круглая дверь и вывеска: «Убежище».

Перед зданием стояла группа гремлинов, что громко пищали, шипели и пускали дым. Они все были одеты как разнорабочие. Ред также подметил, что многие щеголяли в париках либо наклеивали усы или бороды. На их фоне выделялся опирающийся на трость гремлин в черном костюме с жилетом. Пиджак от костюма держал стоящий рядом с ним тот самый юнец из бань — Пабло.

Группа Редрика приблизилась к толпе гремлинов. Шум усилился. Тот, что в костюме, ударил тростью о брусчатку. Металлический звук. Присмотревшись, Ред понял, что трость ему заменяет труба. Тяжелый звук, похоже, внутрь залили свинец.

— Я чую людей, проявите уважение к гостям и говорите их словами, — прохрипел гремлин с тростью.

— Пастырь, это же кемадо… Эль Каднифико… Традиция живет… Где ардиендо? — тараторили чешуйчатые коротышки.

Пастырь. Гремлин с тростью был стар, очень стар. Уши поросли наростами, как и подбородок, и брови. Гремлин чуть горбился, но все равно возвышался над своими сородичами. Его глаза заволокли фиолетовые бельма. Слепой… Чешуя чернеет, но тусклее, чем у Гизмо. Он тоже воженный.

— Предки предопределили мою судьбу. Все требования были выполнены, создатель признал меня и благословил. Я — кемадо, Гизмо эль Каднифико, — заговорил Гизмо, подступая к Пастырю. — А человек в плаще цвета моего нового пламени — мой ардиендо. Приветствуйте нового брата.

Гремлины затихли. Все в недоумении смотрели на Редрика. Лишь Пастырь перехватил свою трость, словно дубинку, и заехал ею Гизмо по голове.

— Как ты мог? — хрипел старый гремлин.

— Я был должен, выбора не было, — Гизмо спокойно отвечал, выдерживая все новые удары, что сыпались вместе с вопросами.

— Как ты мог? — удар.

— Каднификар меня пригласил, я не нарушал его покой.

— Как ты мог?

— Редрик согласился. Он выдержал испытание и прочитал клятвы. Он заслужил дружбу создателя.

Пастырь перехватил трубу двумя руками и выкрикнул, выпустив сноп черных искр:

— Как ты мог уйти на столько лет?

Последний удар опрокинул Гизмо на землю. Толпа гремлинов тихо наблюдала за избиением. Труба выпала из рук Пастыря, он, шипя, схватился за запястье.

— Я присылал деньги. Писал, — тихо говорил Гизмо, поднимая трость.

— Да на кой ляд твоей матери деньги и каракули, ей ты нужен!

— Я же писал, что все в порядке, — Гизмо передал трость Пастырю.

Тот тяжело на нее оперся, схватив свободной рукой Гизмо за ухо.

— «Все в порядке» — одна фраза. В каждом письме — одна фраза. Это худшее, что можно написать матери. Она уже думала, что не увидит тебя, — хрипел Пастырь в ухо Гизмо. — Ладно — я. Я уже ничего не увижу. Но она постоянно плакала, как видела твои всратые бумажки, когда узнавала, что ты в городе, но опять не пришел. Ты хотел, чтобы она ослепла, как и я? Чтоб выплакала глаза?

Гизмо просто смотрел в пол. Редрик хотел что-то сказать, но Лоуренс дернул его за рукав и помотал головой. Парень тоже потупился. Круглая дверь отъехала в сторону, издав серию щелчков. Из нее выбежала женщина-полурослик, одетая в бежевый домашний халат и такого же цвета мягкие тапочки. У полуросликов большие носы, но у этой дамы он был похож на крупную картофелину. Его еще удлиняла огромная бородавка на самом кончике. В руках выбежавшая женщина держала лопату для угля.

Дама с ходу огрела лопатой Пастыря по затылку. Тот качнулся и выпустил ухо Гизмо.

— Старый ублюдок. Как можно? Это же ребенок. Наш ребенок, Диего! Мой! Совсем сдурел, лупить сына своей свинцовой дурой?! — кричала дама, обхватив голову Гизмо и осматривая на предмет целостности.

— Сама ты дура. И хватит орать, Сара, я слепой, а не глухой, — Пастырь потирал затылок.

— Гизмочка, ты как? Голова как? Ты в порядке?

— Я стал покрепче — все обойдется, — тихо ответил гремлин.

— Посмотри, на кого ты стал похож. Почернел, как этот старый идиот. Мой бог, лишь бы не стал таким же дурачком. Худенький совсем. Я же говорила — бросай поститься, не делай маме нервы.

— Это наши традиции, мам. Только благодаря им я смог вернуться домой.