Виктор Кораблев - Королевства изгоев

Редрик сидел, покручивая в пальцах свою папиросницу. Ему было жутко неудобно, он нервничал до пота в ладонях… столь личная история. Парень к такому не привык. Гизмо сидел и пускал облака ацетона. Скордо поскреб пальцем каменный пол:

— Какая трогательная история, но я и правда зачерствел. Чего ты хотел добиться, пересказав то, о чем я и так догадывался?

— Просто, ты мой хороший сын, Скордо. Я знаю, что ты тайно проведывал мать, знаю, что продолжаешь по мере сил жить достойно.

— И что?

— То, что я хотел вырастить из тебя того, кем сам хотел бы стать. Но в результате ты стал таким же, как я. Сбежал от своих детей, убийца, преступник. Но мои преступления много хуже… я могу лишь гордиться тобой, вами обоими… и просить прощения.

— Так почему? — Скордо ударил кулаком в пол. — Раз ты все понимал, почему мы пришли к этому?

— Мы гремлины — рукотворные создания. Нас создали служить и оберегать драконьих королев. Но когда мы этого лишились, осталось лишь наше наследие. Наследие предков и создателей. Я просто хотел, чтоб оно жило, любой ценой. Иначе зачем мы здесь? Какой смысл?

— У меня нет ответа на твой вопрос, старик. Ты просто облажался.

— Знаю, и я хочу, чтобы об этом узнала вся наша семья, — Диего посмотрел на Реда.

— Ардиендо… Редрик, прости, что я все на тебя вывалил. Просто я понял, что нельзя иначе. Если ты не захочешь иметь с нашими мертвыми обычаями ничего общего, я не против. Я не дал такой возможности своим детям. Лишь скажи свое мнение по этому поводу, но, если тебе нет до этого дела, я извинюсь и больше не потревожу тебя.

Это определенно самый длинный день во всей гребаной жизни. Мнение им всем выдай. Мысли тяжелые, как камни. Нет. Легкие — их просто нет. Под легкими — желудок. Заурчало в животе. Голоден… а в кафе горничных — пирог. Может, яблочный. Какое у них во дворе росло дерево? Может, яблоня. Может, ее посадил этот Протей или сама выросла. Зачем? Почему не срубили? Какой в ней смысл…

Парень улыбнулся. Раскрыл портсигар. Последняя. Подкурил об уголь из жаровни. Раскрошил. Из кулака посыпался пепел и искры.

— Ты и правда паршивый отец, Пастырь. Я и дня не пробыл твоим сыном, а уже хочу сбежать.

— Зато честно, — выдохнул старик.

— И ты допустил три ошибки, не две.

— Тогда просвети меня, может, теперь-то хватит духу прыгнуть в море.

— Вряд ли. Как я понял, Фумус создал первое поколение гремлинов в услужение Мико. Так?

— Так, — ответил Гизмо за отца.

— Значит, остальные поколения просто размножались, пока не родились вы. Так?

Тишина. Искрящаяся багровым, лиловым и золотым темнота.

— Я голоден. Благодарите мой живот за аналогию. Вот посажу я яблоню у себя на земле. Мне больше не будет нужды в яблоках — ее мне хватит. Но через время из случайных семечек вырастет вторая. Я сажал первую с четким смыслом ее существования — давать плоды. Что же я сделаю со второй? Могу тоже начать собирать урожай. Могу срубить. Могу выкопать и перевезти, даже продать. Могу просто ничего не делать. У второй яблони нет смысла, с ней можно сделать все что угодно. Но ведь и первую я мог срубить в любой момент, посадив на ее место персик или грушу.

Редрик сделал затяжку, собираясь с мыслями. Гремлины хмуро смотрели на него и не перебивали.

— Может, у первого поколения и была предопределенная цель, ведь его создали намеренно. Но вы — просто их потомки. Дети. У вас нет создателей, только родители. Зачем заводить детей? Из-за желания иметь детей? Случайно? — сердце кольнуло. — Из-за страха перед будущим? — кольнуло сильнее. — Да, а зачем еще?

Ред сам ответил на свои вопросы. Отражение огонька сигареты играло в слегка влажных глазах.

— Вот, ты рождаешься… Все. Ребенок завелся, намеренно или случайно, страх пропал — задача выполнена. Остался только маленький человечек и его жизнь. У жизни нет смысла, как и у многих вещей. С какой стати он вообще у них должен быть. Для смысла есть слова. В вашей истории есть смысл, надеюсь, и в моих словах он есть. А у жизни есть лишь способ применения. Пробовать, обжигаться, терять, обретать, ошибаться — можно все. Нужно лишь быть готовым к последствиям, что уготовят мир и собственная совесть. Вы сами тому доказательство.

— Так что, нам отринуть все учения Мико? — устало спросил Пастырь.

— Нет, только ту часть, где вы что-то по факту должны.

— Каднификар напоследок так и сказал, мол, я ничего ему не должен, лишь жить по заветам Мико — жить достойно, — поднял голову Гизмо.

— Вот и все. Вопрос закрыт. Будь кем хочешь, главное живи достойно.

Ред, докурив, потушил окурок о ладонь. Устало навалившись на стену, он смотрел на старого гремлина. Тот барабанил когтями по алтарю.

— Я это запишу, — сказал Диего.

Ред поднял бровь.

— Наши заветы, сказания, вся наша мудрость — они из времен, когда люди еще не дали нам написанных слов. Они не были нам нужны, как и имена. Но те времена закончились, когда мы проиграли последнюю битву. Когда все создатели, кроме Каднификара, пали, он отдался на милость людям, лишь бы остатки нашего племени жили. «Просто живите» — это последнее, что он сказал нам, будучи нашим господином.

— Я этого не знал, — сказал Гизмо.

Скордо дернул шляпой.

— Вы и не могли — не закончили обучение. Виной тому, что в нашем языке нет букв, нет слов, нет письменности. Все передается из уст в уста. Это долго. Я запишу мудрость нового сына, а потом остаток жизни буду записывать мудрость предков и учить свой народ людской грамоте.

Старик поднялся и тяжело навалился на алтарь.

— Мы ненавидели ваш язык. Он символ нашего поражения. Но поражение — тоже учитель. Жаль, что урок дошел до нас лишь сейчас. Я применю свою жизнь, чтоб записать все, что помню. Сказания о драконах и гремлинах, о мире под поверхностью, о заветах Мико. Пусть они будут переведены на все языки всех народов и отправятся во все уголки мира. Чтобы каждый, даже не гремлин, имел возможность почерпнуть мудрость гремлина, как гремлин почерпнул мудрость человека. Возможно, это и спасет наше наследие. Возможно, когда меня не станет, кто-то возьмет книгу с заветами Мико и решит по ним жить.

— Вообще-то и среди людей есть специалисты по вам: Искандер Залаз, Карлос Мендоса…

— Прости меня, Редрик, но это адаптации и видение людей. У нас не было времени трактовать и разжевывать наше наследие. Оно сохранено в первозданном виде — это единственная истина, в которой я уверен, и мы ее не исказим. Ведь миру не повредит немного правды, так ведь? — Пастырь повернулся к Реду. В глазах цвета белого золота горел огонь.

— Нет, правда — это хорошо. Ради нее стоит дожить остаток дней.

— Дней? Ха. У меня еще лет пятнадцать, — похлопал Диего себя по бицепсу. Больше не старик. — Скордо…