Анна Дэй - Фандом

– И это неправильно. Ты и сам знаешь.

Подтащив к себе гема, Торн ставит его на закрытый люк. В свете прожекторов блестят золотистые волосы. Это Говард Стоунбек, он моргает стеклянными глазами и всё ещё находится под действием снотворного. Его рот заткнут кляпом, но он жалобно стонет, обращаясь ко мне.

Торн впечатывает огромный кулак Говарду в ухо.

– Умолкни! – Повернувшись ко мне, он говорит: – Дефы идут на казнь безвинно. Гемы, которых ты видишь здесь, все, как один, садисты, извращенцы, а некоторые и педофилы. Не хочешь смотреть, как они будут плясать, – отвернись.

Ярость, с которой Торн произносит эти слова, напугает кого угодно. Внизу стоит Нейт. Его лицо тоже застыло в ужасе. Надо было заставить его уйти, хоть на руках вынести с арены обратно к Саскье.

– Это убийство, – поворачиваюсь я к Торну.

– Это цена свободы, – отвечает мне лидер повстанцев. Набросив верёвку на шею Говарду, он сдвигает узел поближе к его шее. – Половина этих гемов – политики. Представляешь, сколько народу узнает об этом? Что о нас скажут, увидев тела этих мерзавцев на виселице? – Он сжимает щёки Говарда так, что его губы выпячиваются вокруг кляпа. – Этот гадёныш, к примеру, Говард Стоунбек. Говард – тварь бесстыжая – Стоунбек!

Повстанцы тащат гемов к люкам, набрасывают им на шеи верёвки. Только Эш стоит рядом, положив руку мне на плечо.

В отчаянии я хватаю Торна за руку, не давая ему потянуть за верёвку.

– Если мы будем вести себя как животные, они никогда не станут считать нас людьми.

– Они заслужили право станцевать этот танец и почувствовать, каково это на самом деле, – отвечает Торн. – Ты сама мне это говорила, крошка цветок. На месте любого повстанца ты бы радовалась их казни.

Некоторые гемы начинают плакать и стонать. По полу вьётся ручеёк мочи, подбираясь к моим ботинкам.

Эш делает шаг вперёд.

– А что, если мы расскажем всем, но при этом сохраним им жизнь?

– Как это? – спрашивает Торн.

– Усадим их на сцену с петлями на шеях и повесим им на шею таблички с перечнем их преступлений. Сообщим в газеты и на телевидение гемов… Тут никто не отвертится, не уйдёт от наказания.

– Прекрасная идея! – поддерживаю я. – Морально мы останемся на высоте.

Торн переводит взгляд с меня на люки в полу и, закрыв глаза тяжёлыми ладонями, испускает стон:

– Но они заслуживают смерти! Заслуживают наказания.

– Посмотри на них, – увещеваю я его. – Плачут, в штаны наложили, рты заткнуты. Они этого унижения никогда не забудут. Это похуже смерти.

Минуту Торн поглаживает верёвочную петлю, глядя на неё полными слёз глазами, и снова закрывает их ладонями. Его прекрасно очерченные губы сжаты в горестной усмешке. Я знаю: он вспомнил Руфь. Моё сердце готово разорваться от жалости к нему, и всхлипы гемов за спиной словно стихают. Может быть, я тоже хотела бы мстить, видеть, как пляшут на виселице гемы, если бы у меня забрали её. Я вдруг понимаю, почему Кейти жалеет Торна.

Очень медленно и осторожно я отвожу ладони Торна от его лица.

– Пожалуйста, поверь мне.

Стиснув мою руку, он ищет в моём лице невысказанную правду.

– Поверю, – наконец шепчет он.

Оглушительный вой сирены врывается в Колизей. Звук словно проникает сквозь моё тело до самых пят. Обернувшись к Эшу, я вижу, как его губы выговаривают одно слово: «Нападение!»

Прожекторы гаснут, арена погружается в темноту.

Тихо. Темно и тихо. Даже гемы на эшафоте затаили дыхание. Где-то далеко слышен шум океана, рёв волн, бьющихся о скалы. Рёв всё нарастает и нарастает. Это не океан. Это летят вертолёты.

– Отступаем! – командует Торн.

Повстанцы кричат, бегут по асфальту, щёлкают затворами ружей.

– Надо выбираться! – Эш кричит мне в самое ухо.

Но я стою неподвижно, будто прилипнув к эшафоту. В книге не было никакого нападения. Повстанцы никогда не захватывали Колизей. Откуда гемы узнали, что мы здесь?

В воздухе кружат вертолёты, заливая арену белыми столбами света. Картинки мелькают, как в стробоскопе, – со стен спускаются верёвки, повстанцы отступают, подняв оружие, лезут на стены, как пауки. Вертолёт пролетает прямо над нами, разгоняя воздух мощными лопастями винтов. Меня прижимает к земле потоком воздуха. Нос наполняется пылью, уши нещадно болят, а в слепящем свете прожектора я вижу лица гемов с верёвками на шеях.

Я хватаю за руку Торна. Он подтаскивает меня к себе и, вперившись в меня чёрными от расширившихся зрачков глазами, кричит:

– Это твоя работа?!

Я открываю рот, чтобы ответить, но, выхватив пистолет, Торн спрыгивает с эшафота и пропадает в темноте. Вертолёт летит дальше, и нас снова окутывает тьма.

– Виола, идём отсюда, – тянет меня за рукав Эш.

Раздаются выстрелы, я вижу вдали красные огоньки. В свете прожекторов новые солдаты спрыгивают на арену со стен, их шлемы блестят, как головы насекомых. Белый столб света пролетает мимо нас. Эш хватает меня за руку, и мы спрыгиваем с эшафота, столкнувшись на земле с собственной тенью.

– Нейт! – кричу я, слепо протягивая вперёд руки.

– Я здесь! – отвечает мне полный ужаса голос.

Снова вспышка. Лицо Нейта совсем близко. Схватив Нейта за одежду, я тяну его в спасительную темноту. Эш закрывает меня сверху, подталкивая к земле, чтобы не попасть под свистящие пули. Согнувшись в три погибели, мы мчимся к выходу.

Добравшись до стены Колизея, мы пробираемся к деревянной двери рядом с загоном для дефов. Странный вой наполняет пространство вокруг, заглушает даже выстрелы и крики. Ужасный, невыносимый шум, какого не бывает даже при самом громком салюте. С неба что-то стремительно, как комета, летит к земле. Обернувшись, я вижу, что в центр арены падает вертолёт. Его прожектор заливает землю вокруг призрачным красным, как кровь, светом. Лезвия винтов ещё пытаются повернуться, словно крылья огромного насекомого, цепляющегося за жизнь. В небо взвиваются столбы дыма, и раздаётся взрыв.

Две фигуры, охваченные пламенем, выпрыгивают из вертолёта. Солдаты спешат к рухнувшей машине, но взрывом их отбрасывает назад, и они подлетают в воздухе, как куклы на верёвочках, за которые дёргает чья-то огромная рука. Я отворачиваюсь к каменной стене и закрываю лицо руками.

Горящие обломки вертолёта ярко освещают арену. Пахнет бензином, гарью и ещё чем-то маслянистым, чему у меня нет названия. Как будто жарят на огне свинину. Земля вокруг горящей машины усеяна неподвижными телами, некоторые их них тоже горят. Плоть. Я чувствую запах горящей человеческой плоти. Нейт хватает меня за комбинезон, и я приглушённо вскрикиваю.

– Бежим! – кричит Эш.

Когда мы добираемся до двери, выстрелы немного стихают. Один за другим загораются прожекторы, освещая картины ужасного побоища. Кое-где видны языки затухающего пламени, к небу поднимаются столбы дыма, а в центре арены по-прежнему дымит вертолёт. Гемы, стоявшие на эшафоте, давно разбежались, а захваченных повстанцев выводят из Колизея. Гемы могли бы перебить всех дефов на месте, но предпочли этого не делать. Наверное, хотят допросить.