Ричард Бэккер - Воин Доброй Удачи [litres]

– Мы все обманываем, дядя. Все мы, все время. Это и есть дар размышления.

– Они делают свой выбор, – ответил Майтанет, качая головой.

– Пожалуйста, дядя. Ты должен говорить передо мной так же, как перед отцом. Я вижу твою ложь, какой бы банальной или хитрой она ни была. В нашем присутствии не делается никакого выбора. Никогда. И ты это знаешь. Единственная свобода – это окончание свободы.

– Вот и прекрасно. Я устал от твоей философии, Айнрилатас. Я нахожу тебя отвратительным, и боюсь, что весь этот спектакль просто говорит о слабости рассудка твоей матери.

– Матери? – воскликнул старший брат Кела. – Ты думаешь, это устроила мать?

Мгновение колебания, малейшая трещина в фальшивом поведении святого шрайи – и все же это казалось бездной по сравнению с тем, что было до этого.

«Что-то не так», – прошептал голос.

– Если не она, то кто? – спросил шрайя Тысячи Храмов.

Айнрилатас нахмурился и одновременно улыбнулся – выражение его лица было пьяным от переигрывания. Высоко подняв брови, он взглянул на младшего брата…

– Кельмомас? – спросил Майтанет, но не с недоверием, свойственным человеку, а бесцветным голосом, какой бывает у дуниан.

Айнрилатас смотрел на младшего принца Империи так, словно тот был щенком в мешке, который вот-вот бросят в реку…

Бедный мальчик.

– Тысячи слов и намеков бьют их изо дня в день, – сказал юноша. – Но поскольку у них не хватает памяти, чтобы перечислить их, они забывают и оказываются в плену надежд и подозрений, не связанных с их созданием. Мама всегда любила тебя, дядя, всегда видела в тебе более человечную версию отца – иллюзию, которую ты долго и упорно культивировал. И вот теперь, когда она отчаянно нуждается в твоем совете, она боится и ненавидит тебя.

– И это работа Кельмомаса?

– Он не тот, за кого себя выдает, дядя.

Майтанет взглянул на мальчика, стоявшего рядом с ним неподвижно, как щит, и снова повернулся к Айнрилатасу. Кельмомас не знал, что пугало его больше: непроницаемая поверхность дядиного лица или внезапное предательство брата.

– Я подозревал об этом, – сказал шрайя.

«Скажи что-нибудь…» – настаивал голос.

Айнрилатас кивнул, словно сожалея о каком-то трагическом факте.

– Как бы мы все ни были безумны, как бы много горя ни обрушили на нашу мать, он, я думаю, худший из нас.

– Конечно же, ты…

– Ты же знаешь, что это он убил Самармаса.

Еще одна трещина в некогда непроницаемом поведении дяди.

Все, что мог теперь сделать молодой принц Империи, – это просто стоять и дышать. Все свои преступления он совершил, находясь вне подозрений. Если бы дядя заподозрил его в том, что он способен убить Самармаса и Шарасинту, он быстро понял бы его вину, таковы были его дары. Но несмотря на все свои дары, дуниане оставались столь же слепы к невежеству, как и рожденные в мире, – и столь же уязвимы.

А теперь… Никогда в своей короткой жизни Кельмомас не испытывал такого ужаса, как сейчас. Его охватило ощущение слабости, как будто он был столбом воды, который вот-вот рухнет и растечется в тысяче жидких направлений. Чувство сковывающего напряжения, как будто внутренняя лебедка наматывала каждую нить его существа, тянула каждую его жилку.

И он находил это любопытным – как и само это неожиданное любопытство.

– Сармармас погиб, разыгрывая глупую шутку, – спокойно сказал Майтанет. – Я был там.

– И мой младший брат. Он тоже был там?

– Да.

– А Кельмомас, разве он не разделяет наш дар вести за собой глупцов?

– Он мог бы… иногда.

– А если бы он был похож на меня, дядя? Что, если он родился, зная, как использовать наши дары?

Кельмомас слышал, как бьются сердца всех троих: его – с кроличьей быстротой, дядино – медленно, как у быка, а у брата – танцуя между ними.

– Ты хочешь сказать, что он убил собственного брата?

Айнрилатас кивнул, как кивала мать, когда утверждала печальные истины.

– И других тоже…

– Других?

Кельмомас стоял, оцепенев от изумления. Как? Каким образом? Как все могло так быстро перевернуться?

– Повернись к нему, дядя. Используй свой дар. Посмотри ему в лицо и спроси, не братоубийца ли он.

Что же делает этот сумасшедший дурак? Это был его дядя! Именно его нужно было унизить – уничтожить!

Шрайя Тысячи Храмов повернулся к мальчику, но не как человек, хмуро и вопросительно, а с блеском пустоты в глазах. Как дунианин.

– Сумма грехов, – продолжал бормотать Айнрилатас. – Нет ничего более благочестивого, чем убийство. Ничего более абсолютного.

И в первый раз Кельмомас почувствовал себя пойманным в ловушку страшной цепи пристального взгляда своего дяди.

«Прячься! – воскликнул тайный голос. – Он смотрит мельком… Мельком!»

– Ну же, Кельмомас, – хихикнул его безумный брат. – Покажи святому дяде, почему ты должен быть прикован вместо меня.

– Лжец! – мальчик, наконец, пронзительно завопил, всхлипывая и отрицая услышанное. – Это ложь!

– Кельмомас! – закричал шрайя, и его голос дергал за каждую нить власти, от родительской до религиозной. – Повернись ко мне! Посмотри на меня и скажи: ты уби…

Два щелчка, почти одновременно. Два вскрика – таких же тихих, как шорох мышей под полом. Жужжание летящего железа. Щелкание звеньев цепей. Ослабленных звеньев. Одна цепь просвистела над головой мальчика, другая зацепилась за спину дяди…

Они пересеклись, захлестнувшись друг другу навстречу вокруг шеи святого дяди. От них остались алые полосы, как от хлыстов.

Кельмомас едва успел оторвать взгляд от дяди, как его брат тяжело вздохнул, раскинув руки в стороны, словно крылья, а спина его выгнулась дугой, словно лук. Майтанет стремительно вскочил на ноги.

И тогда Айнрилатас схватил его и прижал к груди, несмотря на весь его рост, как ребенка. Он ревел в зверином ликовании, снова и снова дергая цепи…

А Кельмомас смотрел, как задыхается шрайя Тысячи Храмов.

Майтанет стоял на коленях, его лицо потемнело, а руки судорожно цеплялись за цепи. Его шелковые рукава задрались, открывая изящную красоту его наручей.

Айнрилатас кричал и извивался, его руки, грудь и плечи вздувались от напряжения. Его противник перестал дышать и теперь боролся только за то, чтобы защитить свою сонную артерию. Узник дернулся раз, другой – достаточно сильно, чтобы поднять дядю с колен. Но в следующее мгновение левая рука Майтанета затрепетала над наручом на правом предплечье. Появился клинок, торчащий чуть выше его локтя. Он блестел, словно мокрый.

Первый удар выбил искру из глаз Айнрилатаса. Второй, пришедшийся ему под ребра, вызвал лишь легкое содрогание. Цепь выскользнула из рук юноши, и Майтанет упал вперед, на его руки. Он задыхался, как и любой смертный, но пришел в себя гораздо быстрее обычного человека. Казалось, всего за несколько мгновений он сбросил с себя цепи и повернулся лицом к умирающему племяннику.