Джо Аберкромби - Холодное железо: Лучше подавать холодным. Герои. Красная страна

Его голос отдалялся вместе с брюзжанием Фельнигга и фонарями штабистов. Горст остался один, хмурясь впотьмах с разочарованностью брошенного жениха.

«Значит, налет». Имела место не более чем дерзкая вылазка, вызвала которую показушность Миттерика с его знаменами. «И нет здесь места ни славе, ни искуплению. Только глупость, трусость и напрасные потери». Горст лениво прикинул, сколько успели сгинуть во всем этом хаосе. «Раз в десять больше, чем от руки северян? Воистину, враг в войне — наименее опасный элемент. Как мы можем быть так до смешного, до нелепого не готовы? Потому что мы представить не могли, что у них достанет дерзости атаковать. Расстарайся сейчас северяне, так они могли бы отогнать нас обратно за мост и захватить целиком два кавалерийских полка, а не только их штандарты. Пятеро человек с собакой могли бы это сделать. Только они не представляли, что мы настолько не готовы. Неудача для всех. Особенно для меня».

Повернувшись, он увидел стайку солдат и кое-как вооруженных слуг. Ишь ты, подтянулись следом за ним к мосту. Причем в удивительном количестве. «Овцы. А я тогда кто? Овчарка? Гав-гав, дурачье».

— Что будем делать, господин? — спросил один.

Горсту оставалось лишь пожать плечами. Он медленно пошел обратно к мосту, оттесняя с пути разрозненную стаю. Точнее, отару. Рассвета еще не намечалось, ну да это дело скорого времени.

«Пора облачаться в доспехи».

Зобатый осторожно спускался по холму. Он напряженно вглядывался в темноту, выбирая, куда поставить ногу, и морщился из-за колена, саднящего едва ли не при каждом шаге. А еще из-за больной руки, больной щеки и не менее больной скулы. Но более всего он морщился из-за вопроса, донимающего в эту холодную, ветреную ночь без сна. Ночь, полную огорчений и тревог, слабых стонов умирающих и неслабого храпа Жужела из чертова Блая.

Передать Черному Доу слова Кальдера или нет? Принц, наверное, уже сбежал. Или нет? Зобатый знал Кальдера с малолетства. В храбрости его упрекнуть нельзя, хотя при последнем разговоре в нем проглянуло нечто, чего Зобатый не узнавал. Вернее, узнавал, но не в Кальдере, а в его отце. А Бетод дезертиром не был. Что его и убило. Это, и еще Девятипалый, размозживший ему голову. Это лучшее, на что Кальдер может рассчитывать, если Доу прознает о его словах. Лучшее, на что мог рассчитывать и сам Зобатый, прознай Доу об этом от кого-нибудь другого. Он вскользь поглядел на хмурое, исполосованное шрамами лицо Доу, которое огнистыми сполохами выхватывал из черноты факел Трясучки.

Сказать или нет?

— Язви его, — шепнул он.

— Эйе, — сказал Трясучка.

Зобатый чуть не грохнулся и лишь тут вспомнил, что слово «язви» человек может употреблять применительно едва ли не ко всему. Вот она, красота слова. Оно может обозначать все, что угодно, в зависимости от того, как обстоит дело. Ужас, потрясение, боль, страх, тревога. Все-то в него умещается.

Из темноты показалась маленькая развалюха в зарослях лопухов и крапивы, буйно разросшихся вокруг обвалившихся стен. Крыша тоже провалилась, и сгнившие стропила торчали, как ребра скелета.

— Жди нас здесь, — сказал Доу, забирая у Трясучки факел. Трясучка помедлил, потом склонил голову и остался у двери, поблескивая под луной металлическим глазом.

Зобатый пригнулся под низенькой притолокой, стараясь держаться спокойно. Наедине с Черным Доу какая-то его часть, причем немаленькая, всякий раз ожидала ножа в спину. Или меча в грудь. Но в любом случае клинок. А потому после каждой встречи он неизменно удивлялся: надо же, пронесло. С Тридуба или даже Бетодом он такого не ощущал. Вряд ли это означает, что он правильно выбрал себе вождя… Зобатый обнаружил, что подгрызает ноготь, если только эту жалкую полоску можно назвать ногтем, и заставил себя это занятие прекратить.

Доу прошел в дальний конец комнаты; в грубых очертаниях стропил шевелились тени. Видно, ни от той девицы, ни от ее отца он так ничего и не добился. Вслух эту мысль Зобатый решил не высказывать. От греха подальше: нынче чуть ли не каждое его слово оборачивалось скандалом.

— Похоже, я зазря влез к чертову великану в долги, — вздохнул Доу.

Снова тишина.

— Вот ведь бабы, а?

Зобатый пожал плечами.

— Не думаю, что могу тебе что-то посоветовать.

— Но ведь насчет второго смог? Как это у тебя получилось?

— Это не у меня, это у нее получилось. Не представляю более подходящего второго, чем Чудесница. Мертвым ведомо, я много раз ошибался с выбором, но насчет нее мне никогда не приходилось сожалеть. То есть вообще. Нрав у нее тугой как тетива, покруче, чем у любого мужика. Кость в ней жестче, чем у меня, и умом она прытче. И скажет, как отрежет. Я ей что угодно могу доверить. Всегда первая в корень глядит.

Доу приподнял брови.

— Вот те раз, распелся. Так, может, мне ее вместо тебя надо было брать?

— Может, — буркнул Зобатый.

— Да, всегда нужен кто-то, кому ты можешь доверять, как своему второму.

Доу подошел к окну и выглянул наружу, в ветреную ночь.

— Доверие нужно всегда.

Зобатый решил сменить тему:

— Мы ждем твою чернокожую подругу?

— Не берусь считать ее подругой, но да.

— А кто она?

— Та самая дочь пустынь. Или по ее цвету не видно?

— Я насчет того, в чем ее интерес к Северу?

— Точно не знаю, но насколько могу судить, у нее какая-то своя война или счеты. Война давняя, и сейчас мы с ней на поле боя по одну сторону.

Зобатый нахмурился.

— Война между колдунами? От которой нам нужна какая-то часть?

— Мы уже ее часть.

— Где ты ее нашел?

— Это она меня нашла.

Это отнюдь не успокаивало.

— Не знаю. Магия…

— Ты ведь, кажется, был вчера на Героях? Видел Треснутую Ногу.

Настроение от этого напоминания не поднималось.

— Ну да.

— У Союза есть магия, это бесспорно. И они с удовольствием ее используют. Так вот и нам надо на огонь отвечать огнем.

— А если мы все через это погорим?

— К тому оно и идет, — пожал плечами Доу. — Это ж война.

— Ну, а доверять ей ты доверяешь?

— Нет.

Ишри подпирала стенку возле двери, с видом, словно все мысли Зобатого ей известны наперечет и они ей не нравятся. Интересно, а догадывается она о том, что он думает о Кальдере? Зобатый попытался эту мысль отогнать, но та лишь настырней лезла в голову. Доу даже не обернулся, воткнул факел в ржавую скобу на стене, глядя, как потрескивает огонь.

— Похоже, наш скромный жест мира пал на каменистую землю, — бросил он через плечо.

Ишри кивнула. Доу задумчиво выпятил нижнюю губу.

— Никто не хочет быть мне другом.

Ишри возвела тонкую бровь на невероятную высоту.

— А кто, по-твоему, пожелает обменяться рукопожатием с нелюдем, у которого руки в такой же кровище, как у меня?