Джо Аберкромби - Холодное железо: Лучше подавать холодным. Герои. Красная страна

— И оно вам удалось, — сказала Мэр.

— Вы оба вполне пристойно для любителей подыграли мне. Смею заметить, что в театре вас ждало бы неплохое будущее.

— А обязательно нужно было бить меня? — спросил Темпл, трогая рассеченную губу.

— Кто-то же должен был… — пробормотала Мэр.

— Задайте себе вопрос: ударил бы вас великий и ужасный легат Сармис? Вот его и вините в своих страданиях, — ответил Лестек. — Мастерство в мелочах, мой мальчик. В каждой мелочи! Нужно полностью погружаться в роль. Так я обычно и поступаю. Следует поблагодарить мой маленький легион, прежде чем люди разойдутся. Мой успех — успех всей труппы.

— Для пяти плотников, трех разорившихся старателей, цирюльника и пьяницы они довольно неплохо справились с ролью почетного караула, — заметил Темпл.

— Пьяница отмылся весьма тщательно, — сказал Лестек.

— И отличный замысел, — добавила Мэр.

— Это в самом деле сработало? — Шай Соут, хромая, подошла к ним и прислонилась к дверному косяку.

— Я же говорил, что сработает, — заверил ее Темпл.

— Но по-моему, ты сам в это не верил.

— Не верил, — признался он и поглядел в небо. — Наверное, Бог все-таки существует.

— А вы рассчитываете, что они поверят в нашу выдумку? — спросила Мэр. — Ну, после того как соединятся с оставшейся частью Роты и хорошенько все обдумают.

— Люди верят в то, во что хотят верить, — возразил Темпл. — Коска повержен. А его ублюдки мечтают отправиться домой.

— Победа культуры над дикостью! — провозгласил Лестек, стряхивая пыль с плюмажа.

— Победа порядка над хаосом, — сказал Темпл, обмахиваясь поддельным соглашением.

— Победа лжи, — проговорила Мэр, — достигнутая чудом.

Шай Соут пожала плечами и высказалась со свойственной ей манерой упрощать:

— Победа — это просто победа.

— Совершенно верно! — Лестек глубоко вдохнул через нос, превозмогая боль, а потом с осознанием близкого конца — или, возможно, благодаря этому осознанию — выдохнул с чувством глубокого удовлетворения. — Когда я был помоложе, то меня мутило от счастливых финалов постановок. Теперь можете называть меня слюнтяем, но с возрастом я стал ценить их гораздо больше.

Шай зачерпнула пригоршню воды и плеснула в лицо, застонав от холода, — почти ледяная. Потерла кончиками пальцев воспаленные веки, ноющие от боли щеки, разбитые губы. Постояла, наклонившись над миской и разглядывая едва заметное, дергающееся отражение. Вода слегка порозовела. Трудно сказать, где именно кровило. Минувшие месяцы ее часто колотили, как настоящего бойца за вознаграждение. Вот только без вознаграждения.

Вокруг одного предплечья остался шрам от ожога веревкой, на другом — длинный порез, все еще кровоточащий через повязку. Руки изрезаны со всех сторон, ногти поломаны, на костяшках кулака засыхали струпья. Шай потрогала шрам под ухом, оставленный на память духолюдом на равнинах. И ему едва не досталось ухо целиком. Она ощущала шишки и ссадины на черепе, царапины на лице — Шай уже не помнила, как получила большинство из них. Ссутулившись и опустив плечи, она прислушивалась к бесчисленным ранам, ссадинам и ушибам, словно к хору противных тоненьких голосов.

Дети играли на улице, в пределах видимости. Маджуд раздобыл им новую одежду — темную курточку со штанами и рубаху для Пита и зеленое платье со шнуровкой на рукавах для Ро. Шай никогда не смогла бы позволить себе такую покупку. Их можно было бы принять за наследников какого-нибудь богача, если бы не бритые головы, только-только начавшие обрастать пушком. Карнсбик показывал Ро свою новую недостроенную мануфактуру, сопровождая восторженный рассказ широкими жестами, а она внимательно слушала и кивала. Пит в это время пинал камень по земле.

Шай подавилась смехом и снова плеснула воду в лицо. Если твои глаза мокрые, то никто не заметит слез. Хотя она должна была бы прыгать от радости. Они все-таки вернули детей, несмотря на препятствия, трудности, разногласия.

Но она могла думать лишь о цене.

Погибли люди. Кое по кому она будет скучать, но по большинству — нет. Некоторых она могла отнести к злым, но ведь не бывает зла, возникшего само по себе? Теперь все они мертвые и, следовательно, не могут повредить, не могут поблагодарить, не могут ошибаться. Люди, которые всю жизнь совершали какие-то поступки, вырваны из мира и возвращены в прах. Санджид и его духолюды. Папаша Кольцо и его приспешники. Ваэрдинур и его Народ Дракона. Лиф лег в землю на равнинах, Грега Кантлисс исполнил танец висельника, а Брачио получил смертельную стрелу…

Она долго и с усилием терла лицо полотенцем, будто пыталась избавиться от воспоминаний. Но они застряли в голове крепко-накрепко. Или вытатуированы там, как призывы к борьбе на руках у мятежников Корлин.

Была ли в этом ее вина? Неужели это она закружила карусель, отправившись сюда, как падающий по склону камешек вызывает целый оползень? Или вина Кантлисса? Или Ваэрдинура? Или Кроткого? А может, совместная вина? Голова ее раскалывалась, но Шай не переставала искать корень вины, подобно тому, как старатель упорно просеивает песок на дне ручья. Но ковырять воспоминания — все равно что отдирать подсохший струп. И тем не менее, оставив события позади, она не могла заставить себя успокоиться и прекратить оглядываться.

Приковыляв к кровати, она села под скрип старых пружин, обхватила себя руками, морщась и дергаясь от воспоминаний, настолько ярких, словно они плыли перед ее глазами прямо сейчас.

Кантлисс, который бил ее головой о ножку стола. Нож ее впивается в податливую плоть. Кровавый плевок на ее лице. Поступки, вызванные необходимостью. Борьба с обезумевшим духолюдом. Лиф с отрезанными ушами. Голова Санджида, упавшая с глухим стуком. Это были они или они были ею? Девочка, в которую она стреляла, немногим старше Ро. Стрела, воткнувшаяся в лошадь, падающий всадник. И никакого выбора, ведь у нее не было выбора. Кроткий, швыряющий ее на стену, лопнувший череп Ваэрдинура, вспышка, и вот она уже летит с опрокидывающегося фургона… И снова, снова, снова…

Шай дернулась, услыхав стук, и промокнула глаза перевязанной рукой.

— Кто там?

Приходилось прилагать кучу усилий, чтобы голос звучал буднично.

— Ваш стряпчий. — Темпл шагнул в открытую дверь, сохраняя, как обычно, серьезное выражение, но Шай никак не могла понять, когда он притворяется. — Ты в порядке?

— Бывали времена и полегче.

— Могу чем-то помочь?

— Полагаю, поздновато тебя просить, чтобы ты удержал фургон на дороге?

— Да, немного. — Он подошел и присел на кровать рядом. Это не доставило неудобства. Да и какое может быть неудобство между людьми, столько пережившими вместе. — Мэр хотела тебя видеть. Она говорит, что мы приносим несчастье.