Евгения Сафонова - Кукольная королева [litres]

Следить за таким, как Арондель Кармайкл, определённо было не лучшей идеей. Но Арон упорно казался Алексасу слишком подозрительным, чтобы он отказался попробовать.

Оставалось надеяться, что дэй всё же читает собеседников по необходимости, а не круглые сутки.

Вслед за Ароном Алексас крался беззвучно и плавно, очень убедительно изображая просто беспокойный сгусток темноты, то и дело сливающийся с окружающими тенями почти совершенно. Крался достаточно быстро, чтобы не потерять след, но не настолько, чтобы нашуметь или попасться на глаза, вздумай Арондель Кармайкл оглянуться. И, конечно, пришлось игнорировать Джеми, ожидаемо решившего прочесть лекцию о том, до чего подобное поведение глупо и бесчестно.

Алексас был бы только рад оказаться неправым. И то, что за жизнь он не раз оказывался таковым, не мешало ему снова и снова доверять себе и своему чутью больше, чем любым доводам брата и здравого смысла.

Хотя бы в одном он был с дэем согласен: проявить излишнюю осторожность, а после признать свою ошибку проще, чем не проявить – и пожалеть об этом.

Когда Арон вышел из замка и приблизился к ограде, Алексас притаился за шершавым стволом раскидистой ивы, под сенью ветвей, струившихся к земле серебристо-зелёной волной. В рассветной мгле чёрная фигура видна была хорошо и отчётливо – как и то, что она застыла у высокой кованой изгороди, вглядываясь в нечто за пределами сада.

Алексас не сразу осознал, что причина столь пристального внимания – красные огоньки, светлячками мелькавшие среди кустов, которыми порос замковый холм за чугунными прутьями. Огоньки, очень походившие на глаза хищных теней, карауливших свою добычу, пока первые солнечные лучи ещё не загнали их в ближайшее место для пряток от света дня.

– Так кэны уже здесь? – произнёс Джеми потрясённо.

Алексас помолчал. Попытался расслышать слова, которые Арондель Кармайкл бросил в пустоту – видимо, кэнам, – но не смог. И молчал всё время, пока дэй сперва стоял у ограды, будто ожидая, что порождения кровавой магии дадут ему ответ, а затем – возвращался к замку по садовой дорожке далеко от ивы, что плачущей кроной скрывала братьев Сэмперов от их фальшивого отца.

Алексас проводил тонкую грань между фальшью и честным обманом, лучшим другом тайн и заговоров. И было в Ароне Кармайкле что-то, подозрительно напоминавшее именно фальшь – едва уловимо, как нота, врущая на долю полутона, почти неотличимая от чистой.

– Сомневаюсь, что кэны когда-либо сильно от нас отставали, – пробормотал Алексас, как только дэй вновь скрылся в дверях Клаусхебера.

– Тогда почему они не нападают? Не могут преодолеть защиту замка?..

– Или в нападении просто нет нужды. – Раздвинув занавесь ветвей, Алексас неспешно выбрался обратно на садовую дорожку. – Они пригнали нас туда, куда нужно. Теперь просто следят, чтобы мы не сбежали.

– Но зачем?! Зачем магу крови загонять потерянную наследницу трона в Пвилл, а потом сидеть тихо, пока она помогает Норманам разбираться с их проблемами? Святой отец ведь приглядывал за ней издали и сказал, что этой ночью её никто не беспокоил!

– Никто, кого стоило бы опасаться, – повторил Алексас слова, услышанные от дэя незадолго до того, как за ними закрылась дверь спальни Лавиэлль. Он достаточно пожил на этом свете, чтобы знать: порой самые простые фразы таят в себе куда больше скрытых смыслов, чем кажется. Особенно когда ты слышишь их из уст кого-то вроде Арона Кармайкла. – Не знаю. Видимо, маг ждёт чего-то… и нужный момент ещё не пришёл.

…он тоже думал, что на их королеву могут напасть этой ночью. Как и дэй, очевидно. И нисколько не удивился, что во время поисков призрака они не отходили далеко от гостевой башни. Выкрасть Ташу, пока её спутники заняты, было бы не так сложно… Во всяком случае, так мог подумать их враг.

Видимо, сегодня Арон Кармайкл пытался поймать на живца не одного лишь эйрдаля.

Алексас зашагал к замку из каэрилия, цепляясь рукавами за колючие ветви белого шиповника, склонявшиеся над дорожкой.

Лучше вернуться в башню. И не только потому, что ему остро требовалось вздремнуть. Слишком хотелось увериться, что Таша в порядке, что дар, позволявший их спутнику присматривать за ней на расстоянии, не подвёл.

Он на ходу вырвал один лепесток из широкой цветочной чашечки. Растёр между пальцев, прежде чем уронить наземь. Белый… Цвет Бьорков, цвет залов Альденвейтса, цвет, облекающий их королеву во время превращений, цвет, звавший Алексаса – и её, должно быть, тоже – на той грани, из-за которой они оба вернулись не в полной мере собой…

Чем дальше, тем больше он забывал собственное тело. Как оно ощущалось, какая у него была чувствительность. Помнил лишь, что оно было иным. Мышцы, укреплённые бесконечными тренировками. Подушечки пальцев, стёртые струнами корды. Характерный синяк на подбородке, подаренный увлечением музыкой. Он начал играть на корде ещё в Альденвейтсе; мечтал тогда, что однажды сыграет принцессе – и удостоится улыбки не только за то, что он миловидный мальчик, родившийся в семье тех, кто служит ей и её отцу. Наверное, он был по-детски влюблён в Её Высочество Ленмариэль Бьорк. В двадцать с хвостом трудно вспомнить, что ты чувствовал в пять, но факты из воспоминаний свидетельствовали об этом. Может, потому годы спустя он прыгает по чужим постелям, не испытывая желания задержаться хотя бы в одной? Ведь, впервые влюбившись в будущую королеву, трудно потом согласиться на меньшее? А когда рядом наконец окажется «не меньшее», не осмелится (даже к своему удивлению) и помыслить о том, чтобы зайти за грань, проведённую между ними рыцарской присягой, которую едва ли хоть кто-то в этом мире признал бы настоящей, кроме брата да него самого?

…как же он смешон. Хорошо, что хотя бы Джеми его мысли не слышит.

Чужое присутствие Алексас скорее ощутил, чем услышал, – за миг до того, как почти нос к носу столкнулся с девушкой, вдруг вынырнувшей из-за поворота садовой дорожки и тут же отшатнувшейся.

– Кто вы? – резко и тонко спросила она; с бледного, треугольного, очень юного лица на Алексаса уставились тёмные глаза испуганного оленёнка.

– Хотел бы задать встречный вопрос, – сказал Алексас, подавив желание вскинуть руки и заговорить с интонацией, которой успокаивают пугливых зверушек.

– Кэйрмиль Норман. Жена Орека Нормана, герцога Броселианского. – Даже сейчас в девичьем голосе скользнула гордость. – А вы… но вы слишком молоды, чтобы быть отцом Кармайклом.

Алексас оглядел вторую супругу герцога с головы до ног. Худощавую фигурку почти полностью скрывало простенькое коричневое платье; спутанные чёрные локоны трепал ветер, норовя закрыть ими чуть приплюснутый нос и капризный изгиб бледных губ.