Евгения Сафонова - Кукольная королева [litres]

…не на короткий полёт в крылатой личине…

…всего один шаг…

– Таша.

Она вздрогнула. Обернулась.

Арон стоял прямо за спиной, чуть вскинув руку – так, словно готовился удержать её за плечо. От чего-то, что самой Таше сейчас казалось глупым и страшным.

– Не поможешь собрать веток для костра?

Слова прозвучали спокойно, дружелюбно. Будто человек перед ней не мог услышать, о чём она только что думала. Будто не произошло ничего, что стоило бы внимания.

Переборов желание оглянуться, Таша кивнула.

По отвесному скалистому склону, к которому притулилась площадка, трещиной пролегло маленькое ущелье, поросшее плющом и раскидистыми кустиками можжевельника. Выискивая среди них сухие ветки, Таша обнаружила родник: он бил прямо из скалы и уходил в неё же, исчезая где-то в плюще.

– Как бы эта капля камень не подточила, пока мы спать будем, – заметила Таша, когда они умылись и напились вдоволь, а Арон принялся складывать можжевеловый костерок. Вода была такой холодной, аж зубы ныли, чуть сладковатой – и невероятно вкусной.

– Раз до этой ночи не подточила, то сегодняшнюю точно продержится, – заверил дэй, завершая замысловатую конструкцию из веток. – Джеми, не подсобите?

Вместо ответа мальчишка пропел короткую фразу: мир отозвался на неё мурашками на коже и язычками пламени, разом охватившими можжевеловую пирамиду.

– Смотрю, вы со светом и огнём в принципе хорошо ладите, – сказала Таша, сев рядом с Ароном, протянув руки к костру. Дым пах пряностями, чем-то тёплым и очень летним.

– Свет и огонь – мои стихии, – буркнул мальчишка с неприязнью. Сел – так, чтобы между ним и «порождением Мирк» остался костёр. – Учитель всегда говорил. – Уставился на пламя, сплетавшее оранжевые язычки в сложную текучую виньетку. – Вермиллион Торнори.

Таша в вежливом недоумении посмотрела на него поверх огня. Но обращались не к ней.

– Его звали Вермиллион Торнори. Моего учителя. – Мальчишка сгорбился на жёстком камне – худой, нескладный, несчастный. – Я никогда не называл его по имени. «Учитель». «Магистр Торнори». Просто «магистр». Как угодно, только не «Вермиллион». – Тени взрослили веснушчатое лицо, прятали глаза, и было неясно, кому всё это говорится: Арону – или тёмной пустоте, подступавшей к границам их маленького круга тепла и света. – Он велел жить, пока не забудется его имя и не прославится наше. Но я не хочу, чтобы его имя забылось.

– Не забудется, – сказал Арон. – Он с вами, пока вы помните его.

Слова были простыми, безыскусными, избитыми. Но когда Джеми Сэмпер кивнул, тени на его лице стали чуточку меньше.

– Много вас было? В Венце? – спросила Таша, почти неожиданно даже для себя. – Тех, кто хотел свергнуть Шейлиреара?

По тому, как вальяжно мальчишка облокотился спиной на ближайший валун, вытянув ноги, стало ясно: ответит ей совсем не Джеми.

– Достаточно, – сказал Алексас.

– И у всех родные погибли Кровеснежной ночью?

Юноша склонил голову – с той вежливой, какой-то ускользающей улыбкой, которую Таша уже почти привыкла видеть на его лице, когда Алексас Сэмпер смотрел на неё. Словно в каждом её слове он считывал одному ему ясный юмор.

– Не совсем понимаю, к чему вы клоните.

– Просто… – Таша потянулась за сумкой: скорее чтобы занять руки, чем из-за того, что действительно проголодалась, – мне кажется, тех, кто не пострадал от него лично, он должен вполне устраивать. Шейлиреар. – Доставая лепёшки и копчёное мясо, купленные в таверне перед дорогой, она избегала смотреть на юношу по ту сторону костра. – При нём ведь живётся лучше, чем при Бьорках. Во всяком случае, лучше, чем при короле Ралендоне.

– Шейлиреар слишком умён, независим и неудобен, чтобы не нажить себе врагов, – сказал Арон, пока Алексас только недобро щурил глаза, в ночи казавшиеся чёрными. В словах звучала странная смешливая горечь. – Кто-то потерял слишком многое Кровеснежной ночью. Кто-то потерял многое позже, из-за его политики. Где выгода простому люду, беды тем, кто раньше его обирал. Иные цверги предпочли бы вернуть времена, когда Подземный Народ не так тесно сотрудничал с людьми, когда имели силу другие договорённости. Им проще спонсировать заговор против Шейлиреара, чем пойти против собственного короля. Подгорные Короли приходят и уходят, а Его Величество продавливает цвергов ещё с тех времён, когда не был Его Величеством. – Дэй взял у Таши предложенную лепёшку: еду она покупала сразу на троих. – Кто-то просто предпочёл бы видеть на троне личность более… послушную. Того, на кого можно повлиять. Кто будет прислушиваться к мнению других.

– И править так, как выгодно им? Как Ралендон, который танцевал на балах и ставил домашние оперы, пока его Первый Советник взвинчивал налоги, поощрял произвол и доводил страну до голода и разрухи?

– Но они же не похожи на того Советника. Они будут править мудро. Просто учитывать свои интересы.

Ирония в голосе была практически неразличима.

– Стало быть, вы оправдываете его. Шейлиреара. – Когда Алексас всё же заговорил, он почти пел, но эта песня морозила слух. – Может, вы ещё считаете, что он имел право устроить ту резню?

– Не он в ответе за Кровеснежную ночь. – Таша смотрела в огонь, держа в пальцах нетронутую лепёшку и тонкую полоску копчёного мяса; ей снова вспомнилось яблоко в карамели, которым однажды угостил её у нордвудского фонтана незнакомец в чёрном. – Он тогда сидел в темнице. Он не отдал ни единого приказа, пока толпа не провозгласила «да здравствует король». Резню устроил народ. Об этом почему-то все забывают.

– Все, кто тогда погиб, погибли во имя него. От рук тех, кто действовал в его интересах. От рук тех, с кем было заранее условлено, что после переворота он сядет на трон.

– Я знаю, что тогда погибло много хороших людей. Но много плохих тоже. А многие хорошие служили или помогали плохим. – Таша всё-таки поднесла мясо ко рту, впившись в него так, словно его срезали с кого-то, лично ей насолившего. – Тем, кому не было дела, что за пределами дворца от голода умирают люди.

Алексас следил, как девушка яростно уминает скудный походный ужин.

– Так, по-вашему, он всё-таки имел право. И те, кто умер тогда, заслужили это.

– Я не знаю. Может быть. – Чтобы ответить, кусок пришлось проглотить почти не пережёванным. Но привычку не разговаривать с набитым ртом Таша усвоила слишком хорошо, а ответить слишком хотелось. – Во всяком случае, я пыталась так думать… до недавних пор.

– А что изменилось?

– Я поняла, что иногда Богине плевать, виновен ты в чём-то или нет. Страшное просто случается. Даже с теми, кто никак и ничем этого не заслужил.

Алексас долго смотрел, как девушка один за другим отправляет в рот куски пряного цвергского хлеба, отщипывая их так, словно клевала пальцами. Умнее было взять пресный, но Таше хотелось скрасить дорогу хотя бы едой повкуснее.