Вадим Панов - Столкновение [litres]

Рано или поздно.

Анна хотела пойти проверить Артура, но едва она сделала несколько шагов в сторону лагеря, как ее мягко взял за руку Пятый.

– Привет, Баррингтон.

– Давно не виделись, – съязвила девушка.

Она попыталась вырваться, но Фрейзер держал ее хоть и мягко, но крепко, и Анна решила не устраивать скандал.

– Чего тебе нужно?

– Поболтаем?

– Отстань.

– Зачем грубить, Баррингтон? – притворно удивился Чарльз. – Ты же видела: я теперь на стороне Добра. Я твой друг и союзник.

Пятый говорил нарочито дурашливо, но смотрел при этом внимательно, не пропуская ни одной эмоции, отразившейся на лице девушки.

– Кстати, почему ты поддержал капитана? – поинтересовалась Анна, поняв, что разговора не избежать.

– Потому что он прав, – тут же ответил Фрейзер.

– То есть ты за цензуру? – рассмеялась девушка. – А кто недавно рассказывал о демократии?

– При чем тут демократия? – не понял Чарльз.

– Где демократия, там и свобода слова, – подловила его Анна. – Мы говорим об основополагающих правах гражданина, Пятый, о наших правах.

– Баррингтон, перестань бросаться громкими словами, от этого они тускнеют, – поморщился Фрейзер и отвел девушку в сторону, чтобы их точно никто не услышал. – Нас не просили молчать о корабле, нас просили ПОКА молчать о корабле. И пообещали такую массу преференций за сотрудничество, что я счел сделку достойной.

Чарльз сказал именно то, что должен был сказать, и Анна заинтересовалась:

– Я слышала, чем Линкольн купил Октавию, но что он предложил тебе?

– Господи, Баррингтон, когда, наконец, ты начнешь слышать не то, что тебе хочется, а то, что действительно важно? – устало поинтересовался Пятый. – Иногда ты кажешься умненькой, а в следующий миг такое скажешь, что даже мне становится стыдно.

– За меня? – удивилась Анна.

– Образно, – махнул рукой Чарльз.

Девушке показалось, что он немного смутился, но она решила отложить выяснение отношений и помогла Пятому вернуться к главной теме:

– Что именно я не услышала?

– Обещание, – рассмеялся Фрейзер. – Ты не услышала железобетонное обещание того, что нас спасут.

– Не поняла? – растерялась девушка.

– Когда я обдумывал ситуацию в прошлый раз, я упустил из виду важный фактор – инопланетный корабль, – признался Пятый. – Для нас это просто ангар, из которого мы не можем выбраться. А для человечества – сверхценный приз, и они постараются добраться до него во что бы то ни стало. – Чарльз вновь рассмеялся. – Так что все в порядке, Баррингтон, нас спасут.

– И ты сменил сторону, – усмехнулась Анна.

– Изменил тактику, – поправил девушку Пятый. – Теперь нужно во всем поддерживать капитана, чтобы оказаться ближе к пирогу.

– Ты слишком мал, чтобы рассчитывать на место за столом, – заметила Анна.

– Здесь все получат свой кусок, – вновь рассмеялся Чарльз. – Вопрос в его размере.

Умный, хитрый, изворотливый – настоящий миллиардер. Не просто живет, а анализирует происходящее, оценивает, ищет выгоду… Сейчас Анна окончательно поняла, насколько они с Пятым разные, абсолютно разные, возможно, они стоят друг от друга даже дальше, чем человек от инопланетян, а когда поняла – негромко поинтересовалась:

– Зачем ты мне это рассказываешь?

И вновь ей показалось, что в глазах Чарльза проскользнуло нечто, отдаленно напоминающее смущение. Как будто он сам понимал бессмысленность своего появления, но при этом не мог не прийти. И не мог объяснить, для чего пришел.

– Хочешь отозвать свое предложение? – пришла ему на помощь девушка.

– Ни в коем случае, – качнул головой Пятый. – Я по-прежнему хочу, чтобы ты встала на мою сторону.

– Теперь зачем, раз ты пришел к Добру? – насмешливо спросила Анна.

– Затем, чтобы на стороне Добра мой голос звучал громче, – пояснил Фрейзер. – Точнее, наш голос: твой и мой.

И девушка поймала себя на мысли, что ей стало очень приятно, когда Пятый произнес: «наш голос: твой и мой». От простенького местоимения «наш» на душе стало очень тепло, как будто Фрейзер имел в виду совсем другое, не то, о чем неожиданно подумала Анна.

А он имел в виду другое.

И девушке стало грустно.

– Поговорим позже, – резко бросила она, вырвав, наконец, ладонь из руки Пятого.

– Когда? – тут же спросил он.

– Когда я буду готова.

– Что собираешься делать сейчас?

– Иду в галерею.

– Заинтересовалась искусством?

– Все интереснее, чем болтать ни о чем.

Написав на стене пламенный призыв «Поговорите с нами!», Диккенс не остановилась: перетащила контейнер к дальней от левого борта клипера стене и принялась рисовать. Увлеклась так, что не пошла на обед, и Август принес ей положенные тюбики с пищей. А потом уговорил Вагнера выдать художнице еще одну банку с машинным маслом из тех запасов, что везли на Луну.

Диккенс увлеклась, не ходила на обед, пропустила общее собрание и разведывательную вылазку Вагнера, наплевала на все, что творилось вокруг, зато сейчас, через несколько часов непрерывной работы, на бежевой стене чужого металла появился причудливый узор, сплетенный из информации, реальности и фантазий, смешавший их в непонятную, но завораживающую мозаику. В потрясающий воображение калейдоскоп, в котором образы людей перетекали в панорамные виды, оружие – в математические формулы, животные рассказывали сказки о драконах и цитировали великих поэтов. Диккенс варила густой компот из всего на свете, отражая мир черным маслом, но понять ее замысел получалось далеко не у всех.

– Что это за ерунда? – поинтересовался Фрейзер, останавливаясь в десяти шагах от стены.

– Искусство, – объяснила Анна. – Ты так сказал.

– Я был не в себе.

– Не позорься, Пятый, это красиво. У Диккенс талант.

– Я не спорю, – помолчав, ответил Чарльз. – Изобразить такое с помощью машинного масла и тампона – это действительно серьезное достижение, говорящее об очень хорошей подготовке. Но для чего?

– В смысле? – не поняла Анна.

– Что подумают о нас инопланетяне, когда увидят эти художества?

– Они подумают, что нам не чуждо абстрактное мышление, – твердо ответила Анна. – Они подумают, что мы – не роботы и не бездушные существа, что мы умеем не только ценить красоту мира, но пропускать ее через себя и отображать, порождая новое.

– Хорошо сказано, – тихо одобрила оказавшаяся рядом Октавия.

– Спасибо, – смутилась Анна.

– Думаешь, глядя на галерею Диккенс, инопланетяне подумают именно так? – недоверчиво уточнил Чарльз.

– Думаю, существа, у которых нет тяги к прекрасному, не способны достичь звезд, – убежденно ответила Анна.

– Мы не знаем, кто владеет кораблем, – напомнил Пятый. – Возможно – муравьи. Или слизни. Или…

– Я говорила не о форме, а о содержании. Ты отказываешь муравью, сумевшему построить межзвездный корабль, в чувстве прекрасного? На каком основании? Потому что он не кажется тебе красивым? – Анна повернулась к «полотну». – Диккенс рисует наш мир. Не докладывает о нем, а рисует, показывает, отразив в своей душе. И я думаю, эта картина скажет о нас больше, чем все существующие энциклопедии.