Джессика Клусс - Дом драконов [litres]

И парень за столом никогда не пачкает руки, но он начинает диктовать нам, как управлять нашей землей и когда отдавать наших детей в армию или работать в их дворцах или на их полях. И никого не волнует, когда они забирают нас, потому что зачем им это нужно? Мы принадлежим им с самого рождения. – Веспир перестала колебаться; она стояла пугающе неподвижно. – Они говорят нам, как управлять нашей жизнью, а потом заставляют нас умереть за них, а потом пишут письма, в которых выражают сожаление, что мы умерли. Только мы даже не можем прочитать, как они сожалеют, потому что никто не думает, что это хорошая идея – учить нас читать.

Голос Веспир становился все громче по мере того, как в комнате становилось все тише.

– Мой старший брат Каска. Его забрали в армию, когда мне было одиннадцать. Однажды я пришла домой и обнаружила на кухонном столе деревянную коробку, а маму плачущей. У нее было письмо с печатью Пентри. Мы знали, что один из моих братьев и сестер погиб на войне. Они сжигают тело, кладут пепел в маленькую коробочку и отсылают его семье. – Глаза Веспир блестели от непролитых слез. – Мама не смогла прочитать письмо, чтобы узнать, кто умер, поэтому мне пришлось отнести его в местный имперский аванпост, чтобы какой-нибудь парень за столом прочитал его. – Она шмыгнула носом и потерла его. – Он сказал мне, что Каска дезертир, поэтому они убили его на месте. И все, о чем я могла думать, когда мать с отцом плакали и молились у маленького семейного алтаря в эту ночь с глиняными фигурками семьи Пентри и просили прощения за то, что вырастили труса… все, о чем я могла думать, о том, что, конечно, Каска сбежал. Он не был солдатом. Он рассказывал шутки. Он спал и ел слишком много рисовой каши. Его брюки никогда не сидели на нем, потому что он так быстро рос. И они уложили все его длинное, тощее тело в маленькую коробочку на нашем кухонном столе.

Знаете, до того как Этрусская империя пришла на восток, мой народ был лошадиным народом, не драконьим. – Веспир сморгнула слезы. – Когда Валерия Пентри пришла, чтобы завоевать нас, мы так хорошо сражались, что она вышла замуж за одного из наших дворян. Вроде того, как они сделали в Картаго, Пентри стали похожи на нас. Но это все равно в основном этрусское, верно? Так что моя фамилия, слова, которые я произношу, одежда, которую я ношу… все это происходит от Этруссии. Иногда я думаю, как бы меня назвали на каком-нибудь другом языке. Я не знаю.

– Итак, с чем мы остаемся? – спросила Веспир, выходя из задумчивости. – Недостаточно. Они требуют от нас больше, когда у нас меньше, и почему? Потому что кто-то поставил флаг в нашей деревне или что-то в этом роде.

Последние слова она пробормотала в пол. Аякс зарычал с аплодисментами, и тихие взгляды метнулись между слугами. Люциан видел, как все они вздрогнули или кивнули. Аякс обнял Веспир, когда она села рядом с ним.

– Мой был лучше, но и твой тоже был очень хорош, – сказал он.

Люциан налил девушке еще вина, стараясь, чтобы его руки не дрожали. То, что она сказала, было чистой правдой.

– Но ты не объяснила ключевую часть. – Гиперия скривила губу, обнажив мелкие белые зубы. – Почему ты должна быть императрицей?

– Я имею в виду, почему я должна ? – проворчала Веспир.

Эмилия тем временем накручивала на палец прядь волос, принимая тот отстраненный вид, который Люциан когда-то так хорошо знал.

– Люциан? – Гиперия посмотрела в его сторону. – У тебя есть что добавить к данному симпозиуму?

Сейчас было бы самое подходящее время сказать «нет», выпить и поднять тост за того, кто победит, и держать свои мысли глубоко в себе. Но после речи Веспир и выпитого вина Люциан почувствовал, что у него развязался язык. И хотя часть его кричала, чтобы он молчал, он обнаружил, что произносит слова.

– Когда я был мальчиком, – медленно проговорил он, – я боготворил своего отца.

Наконец Люциан рассказал всю историю своей первой битвы, когда ему было четырнадцать лет. Он рассказал, как его учили владеть оружием, как в семь лет он поклялся однажды отомстить за свою мать и убить северных варваров, которые забрали ее. Люциан тренировался с мечом и копьем, воображая с каждым ударом, что какое-то викингарское чудовище умирает под клинком. Когда Тихея вылупилась, он работал над тем, чтобы стать воздушной угрозой, достойной имени Сабель.

Он вспомнил, как, когда им с Дайдо исполнилось по четырнадцать лет, отец объявил, что они готовы выполнить свой долг перед империей и семьей. Гектор всегда ставил долг и честь превыше всего, который проявил исключительную заботу, чтобы научить своих близнецов быть гордыми и благородными, а также свирепыми и сильными. Как же Люциан любил его!

В первый раз, когда они с Тихеей летели на битву против северных орд, новые доспехи Люциана плотно облегали его, подбитый мехом плащ развевался позади него в холодном северном воздухе. Они с Тихеей приземлились рядом с отцом в густом лесу, и Дрейки легко и ловко сели на землю. И Гектор объяснил план.

Впереди, за корявыми зимними деревьями, не было ни поля битвы, ни варварской орды. Люциан видел только хижины и дым от костров. Он услышал детский смех.

– Но, отец, – сказал он, – это же деревня. – Люциан вспомнил, что весь этот день был похож на рисунок, который получился совсем не таким, каким он себе его представлял.

Отец сказал ему, что в реальной жизни победы приходят от каждого, кто делает свое дело. Солдаты викингеров направлялись на восток, чтобы встретить имперские войска в бою. Работа Люциана, сказал он, заключалась в том, чтобы убедиться, что выжившие вернутся и обнаружат, что их дома исчезли. Ни семьи. Ни укрытия. Они будут отрезаны по самые ноги. Так наземные войска атаковали деревню, и Люциан поднялся в воздух на Тихее.

Люциан вспомнил, как поджигал эти соломенные крыши, как горящий сок и смола пахли тошнотворно сладко, как ириски.

Война с высоты пятнадцати метров выглядела совсем по-другому. Жители деревни в основном состояли из стариков, больных и тех, кто был слишком молод, чтобы владеть оружием. Люциан и Тихея косили их везде, где это было возможно, легко уклоняясь от нескольких стрел, выпущенных в их сторону. Люциану стало дурно, когда он двинулся вдоль деревни, разрушая все дома и постройки, какие только мог.

А потом, когда Тихея встала на дыбы и приготовила еще один огненный шар, он увидел старика и ребенка.

У мужчины были длинная борода и запавшие глаза. Он в ужасе указал на Люциана. Приказ стрелять застрял у Люциана в горле, когда старик прижал мальчика к груди. Его внук? Возможно. Ребенок, которому было не больше восьми или девяти лет, поднял глаза на Люциана и дракона и закричал от страха.

– Тихея. Огонь, – прошептал Люциан, и его дракон изрыгнул поток чистого пламени.