Сара Гудман - Поцелуй сумрака [litres]

Под руководством Хэтти я научилась потрошить кур, взбивать масло и вспахивать поле запряженным плугом, который оставлял глубокие борозды в темной, богатой почве. Каждый раз, когда я работала на улице, Абель был тут как тут. Вместе мы кормили и поили лошадей и свиней. Сплоченно ухаживали за больной коровой и дружно плакали, когда обнаружили, что она не пережила ночь. А когда приходил мой черед кормить Эдгарда, Абель всегда находил повод присоединиться ко мне в сарае.

Одним днем мы с Хэтти месили тесто для хлеба, когда на кухню зашел Абель. Он уезжал в Уилер с мешком картошки на продажу и по пути заглянул на почту, чтобы забрать новую книгу.

– Это пришло тебе, – сказал он, положив тонкий конверт на стол, и снова ушел. Хэтти с любопытством покосилась на меня, но вопросов не задавала.

Я разобрала только обратный адрес. Небрежно спрятав конверт в карман, продолжила вымешивать тесто и изо всех сил старалась не думать, что это письмо может изменить мое будущее.

Это был ответ тети Сьюзен на то письмо, которое я впопыхах написала в первый день в Уилере. Я спросила, известно ли ей о других наших кровных родственниках. Согласно правилам приюта, они могут забрать нас с Лайлой.

Я работала до тех пор, пока не заболели плечи и не покраснели костяшки пальцев, голову занимало лишь письмо тети Сьюзен. Вечером я быстро поужинала и выбежала на улицу, сославшись на то, что хочу подышать свежим воздухом.

Солнце постепенно клонилось к горизонту. Я спряталась в темном углу сарая, устроилась на груде мешков с кормом и зажгла фонарик. Затем дрожащими пальцами развернула лист бумаги и прочла письмо, выведенное корявым почерком тети:

Дорогая Верити!

Надеюсь, с тобой все хорошо. Я понимаю, что ты расстроена из-за разлуки с Лайлой, но не забывай, что найти семьи, которые готовы заботиться о вас, – это большая удача, так что будь благодарна.

Отвечая на твой вопрос, я не знаю никаких родственников Прюиттов в Арканзасе. У нашей семьи нет никакой связи с этим штатом, за исключением короткой и опрометчивой поездки твоего отца летом 1888-го. Тебе наверняка любопытно, что он там делал, и, полагаю, вреда не будет, если я расскажу о безрассудных решениях твоего отца в прошлом, хотя они вызвали большой стресс у наших дорогих родителей.

По окончании школы Мэтью ослушался отца и не пошел учиться медицине. Вместо этого он отправился на юг с легкомысленным желанием «стать независимым». Много путешествовал, стал обычным работягой, что гораздо ниже достоинства нашей семьи. Мы получили письмо, что он поселился на ферме в Арканзасе на сезон сбора урожая, а затем месяцами ничего о нем не слышали, пока он внезапно не вернулся, передумав насчет карьеры.

Родители были вне себя от счастья, что Мэтью все же решил пойти в медицинскую школу, но я заметила, что он сильно изменился – стал капризным, замкнутым, временами угрюмым. Полагаю, это были первые признаки постигшего его безумия, но в то время я этого не понимала.

Его волнение усилилось, когда он начал получать письма от твоей матери. Однако, даже несмотря на то, что они приносили очевидную боль, он с нетерпением ждал их. Каждый день Мэтью караулил у двери почтальона. В ту зиму на пороге нашего дома объявилась Элизабет. Вскоре после этого они поженились.

Наверное, читая это, у тебя возник вопрос, не живут ли поблизости с тобой родственники по ее линии. Этого я не могу сказать. Наши родители, упокой Господь их души, никогда не говорили о происхождении вашей матери. Это было не в их праве, но – прости, если это звучит грубо – я всегда подозревала, что они знали что-то неподобающее о ее прошлом. Мне мало что известно о жизни Элизабет до того, как она приехала в Нью-Йорк. Я помню только то, что она из маленького городка Арджента. Элизабет сказала, что его название было взято от слова «серебро» на латыни. Мне еще показалось странным, что необразованная девушка из сельской общины может похвастаться такими знаниями.

Вскоре после свадьбы твоих родителей я вышла замуж за моего дорогого Филиппа и, воспитывая собственную маленькую семью, не нашла времени для Мэтью и Элизабет.

Милая племянница, мне искренне грустно за вас с Лайлой. Нам остается лишь надеяться, что болезнь вашего отца не передается по наследству. Очень жаль, что я не смогла забрать вас к себе и отправить в школу, как он того хотел. Вы с Лайлой всегда желанные гости в нашем доме, но мы с Филиппом испытываем финансовые трудности, которые не позволяют взять на попечение еще двоих детей.

Я буду ежедневно думать и молиться о вас.

Я закусила губу и почувствовала привкус крови. Наверняка у тети Сьюзен нет никаких «финансовых трудностей». Скорее всего, она просто не захотела портить репутацию, взяв под крыло детей своего безумного брата.

И все же, сама того не ведая, она мне помогла. Моя мама родом из Ардженты. До чего странно, что я бродила по ярмарке в ее родном городе и даже не подозревала об этой связи.

Арджента, маленький фермерский городок, идеальное место для юноши, чтобы найти работу. Именно это папа и сделал – прекратил свое путешествие, чтобы попытать силы на ферме. По словам тети Сьюзен, когда он вернулся в Нью-Йорк, то получил письма удручающего – и, судя по всему, очень личного – характера от моей матери. Очевидно, что за это лето на юге между ними завязался роман.

Я вышла из сарая в вечерний сумрак, держа фонарик в руке. Мне вспомнились бессвязные слова папы: «Мы были так молоды… так молоды, когда полюбили друг друга… дитя моей оплошности».

Я сложила все известные мне факты: папа с мамой познакомились в Ардженте, пока он собирал урожай. Затем он вернулся в Нью-Йорк, через пару месяцев она последовала за ним, и они поженились. Я ничего не знала о раннем периоде их отношений, только то, что я появилась спустя год после свадьбы. Всю мою жизнь на маминой прикроватной тумбочке стояла фотография нас троих: юного и чисто выбритого папы, который держал маму за плечо, пока она качала на руках младенца в кружевных пеленках. Для портрета они наняли мужчину с ящичным фотоаппаратом «Кодак» – очень дорогое удовольствие, но оно того стоило, чтобы отпраздновать рождение первенца.

Но что, если я не первый ребенок? Я замерла и задумалась. «Моя дочка». Я предполагала, что он имел в виду меня, но сейчас вспомнила его следующие, леденящие душу слова: «Я с самого начала знал, что потеряю ее».

Тетя Сьюзен говорила о его растущей депрессии по возвращении из Арканзаса и грустных письмах от мамы. Что-то внутри меня сжалось. В голове сложилась новая история, и вкупе с письмом тети Сьюзен и папиными словами она обрела смысл: моя мать забеременела, когда папа жил в Арканзасе. Затем он вернулся домой, и в своих письмах – тех, что так взволновали его – мама поделилась новостью и все время держала его в курсе событий. Но, должно быть, беременность протекала тяжело. «Я с самого начала знал, что потеряю ее», – проигрывалось в моей голове снова и снова.