Гарт Никс - Ангел-Маг [litres]

– Пещера отшельника! – объявил Анри друзьям. – Ну о-очень романтическое местечко. Если только нет дождя или ветра с северных направлений – в этих случаях тут мокро, как вон в том озере…

– Лучше бы я сторожку нарисовала, – сказала Доротея. – Не люблю изысков, к тому же фальшивых. Сторожка хотя бы выстроена для пользы, да и створки на земле так симметрично лежали…

– Может, озеро нарисуешь? – предложил Симеон. – Вон тех отверженцев, что рыбу в нем ловят… или чем они там заняты… разве не готовый сюжет?

В полусотне ярдов действительно бродило человек шесть отверженцев – на отмели, по бедра в грязной воде. Все они смотрели вниз и время от времени нагибались, что-то нашаривая руками или короткими палками.

Присмотревшись к ним, Анри почесал затылок, сбив шляпу едва ли не на плечо.

– Думаю, – сказал он, – эти малые занимаются тем, что изображают занятие, увиливая от настоящей работы. Здесь почти все, не только отверженцы, в основном притворяются, будто в чем-то очень важном участвуют. Вероятно, мне бы следовало пойти разобраться, да только я и сам лодырничаю как могу. Так что никуда я не пойду!

И Анри уселся во главе стола, в самое широкое кресло, несомненно предназначенное в будущем королеве либо кардиналу. Другое дело – в том отдаленном будущем холодный камень покроют не лошадиными попонами, а множеством изящных подушек.

Агнес откупорила вино и отпила прямо из горлышка, утоляя первую жажду, после чего наполнила простые деревянные чашки – иной посуды с временной кухни, кормившей дворцовых рабочих, Анри «позаимствовать» не сумел. Эта самая кухня сейчас представляла собой большую потрепанную палатку на месте будущих грядок для пряных трав. Однажды грядки обнесут каменной стенкой, но пока торчали лишь колышки да на земле подновлялась меловая разметка.

– Итак, Доротея, ты начала рассказывать о вчерашней беседе с капитаном Рошфор, – напомнила Агнес, когда все расселись и взяли чашки, а Доротею наконец отговорили от поисков чего-то достойного зарисовки.

– Да, она приходила в мою камеру в Башне, – сказала художница. – По-моему, она собралась за мной приударить…

Симеон поперхнулся вином. Агнес опустила кружку, Анри же изобразил, будто ничего нового для себя не услышал.

– Я вроде как напомнила ей женщину, которую она когда-то любила, – продолжала Доротея. И нахмурилась. – Так что, полагаю, дело вовсе не во мне…

– А ведь старуха уже! – сказала Агнес.

– Она моложе, чем выглядит, – ответила Доротея. – Сами понимаете, ангельская магия берет свое. Она сказала мне, ей всего двадцать семь…

– Я и говорю, старуха, – сказала Агнес.

Завязался разговор, в котором выяснилось, что она-то и была самой младшей из четверых. Симеон (восемнадцать лет и два месяца) оказался старше ее на целых двенадцать недель, за ним следовал Анри (восемнадцать с половиной), Доротея же являлась самой старшей – через несколько недель ей должно было стукнуть девятнадцать.

– Кстати, сегодня у Рошфор день рождения, – задумчиво проговорила художница. – А еще она в своем роде красива.

– Напоминает дикого сокола, – согласился Симеон. – Только слишком опасная у нее красота. И со старением из-за магии все понятно. Я сам видел, как она ангела вызывала. Ни малейшего усилия, чтобы сосредоточиться! И про цену совершенно не думала! Вызвала и послала следить за убийцей из отверженцев, что стрелял в нее на реке…

Посыпались вопросы. Пришлось Симеону во всех подробностях изложить историю с монстром и магистром Делазаном, поведать про свое задержание и поездку в Звездную Крепость, весьма счастливо завершившуюся назначением на новое место. Юноша умолчал лишь о том, что согласился докладывать Рошфор обо всем «интересном». Язык так и чесался, несколько раз он едва не выболтал свою тайну новым друзьям… но все-таки удержался.

За рассказом Симеона естественным образом последовала история Анри; все навострили уши, любопытствуя, какова же кардинал в личном общении. Слушателей ждало некоторое разочарование – Анри заявил, что особо в лицо ее не вглядывался, заметив лишь густой слой белил и румян. Подобно Рошфор, кардинал выглядела куда старше своих истинных лет. И ангелов с той же легкостью вызывала. Включая и того, что помог ей выяснить степень его полезности.

– Так у тебя ангел в голове шуровал? Прямо внутри? – спросила Агнес. – И что ты почувствовал?

– Трудно сказать, что именно он там делал, – сказал Анри. – Больно не было. Такое… ну… типа холодное присутствие в мозгах… а потом кардинал вдруг все про меня узнала, вроде того, что я с цифрами лажу, и это правда святая, а вот при пытках помогать у меня вряд ли получится, так что в Башню меня лучше не посылать…

Он осекся, все посмотрели на Доротею.

– Никто меня не пытал, – сказала она. – Пока, во всяком случае.

– И все-таки за что тебя там держат? – спросил Симеон. – А коли ты узница, почему днем разрешают выходить?

– Они говорят, я там «гостья», – сказала Доротея и стала повествовать, как наброски икон в итоге привели ее в Башню и как Рошфор позже объяснила ей, что и Чалконте, и Дева Элланды занимались тем же, а потому такая способность стала считаться прямым шагом к отступничеству. В случае Чалконте именно так все и получилось. Что до Лилиат – там дело довольно темное.

– Пуганая ворона куста боится, – сказал Симеон. – Ну, умеешь ты по-другому иконы творить, так с чего они решили, что завтра ты жуткие статуи изваяешь? Начнешь заявлять, будто людям позволено не только изучать способности ангелов, но и менять их?

– А Чалконте так делал? – спросила Агнес. – Я вчера слышала, как люди во дворце рассуждали о статуях Чалконте. Во дворце королевы, в настоящем, а не здесь…

– Этот дворец тоже настоящий… вернее, будет таким, – возразил Анри.

Агнес закатила глаза. Потом продолжила:

– Францони, заступница королевы, с которой я хорошо знакома, сказала, что сегодняшняя утренняя тревога случилась из-за отверженцев. Их погибла целая уйма, а один превратился в чудовище. Все это случилось в карьере, где когда-то захоронили статуи Чалконте, но при каждом паводке они выходят наружу. Я не очень поняла, кто такой был Чалконте, а спрашивать посчитала неуместным: как раз ждали выхода королевы. Я ведь говорила, что сегодня видела королеву?

– Раз пять или шесть, – сказал Анри. – И все же… насчет Чалконте. Он был или есть? И что не так с его статуями?

– Чалконте был иконотворцем, – сказал Симеон. – Он впал в ересь и свихнулся. Одна из его бредней состояла вот в чем: если, мол, сделать икону в виде полного изваяния, она крепче привяжет соответствующего ангела к вещному миру. Такой ангел станет проявляться полнее и дольше, и от него можно будет добиться большего. Естественно, Чалконте потерпел неудачу. Однако продолжал годами тайно ваять, пока не был выявлен и казнен.