Элла Вольф - Гиллиус: светлая сторона. Книга 1 [litres]

– Кто же ты? – говорю я, готовый упасть этой женщине в ноги. – Прошу тебя, скажи, кто ты?

Тонущий в собственных эмоциях, я тянусь к ручке двери, чтобы ворваться в комнату. Но как только я ее поворачиваю, голос исчезает, а свет из двери превращается во тьму. От неожиданности я падаю, зловещая тень начинает красться ко мне. Я кричу, истерю, я безумно боюсь даже вспоминать, что когда-то слышал этот странный и загадочный голос. Тень нависает над моей головой и через секунду окутывает все своим ядом…

Щелк.

Я очнулся.

Я оторвал голову от пола, и меня пронзила такая боль, словно гигантская спица прошла сквозь все тело. Я отчаянно завопил. А когда снова попытался шевельнуться, спица начала энергично во мне скручиваться. Я сжал кулаки и не разжимал их, пока острая боль не осталась просто болью. Меня лихорадило. Руки тряслись, дыхание стало отрывисто частым, почувствовал, что горю, словно кусок мяса на углях. Перевернулся на бок и поджал под себя ноги, чувствуя себя беспомощной гусеницей, на которую наступил человек.

– Что со мной, Зергус? А-а-а… – Я с трудом мог издавать звуки.

Всякий раз, когда я пытался пошевелиться, боль пронзала меня так сильно, что тело немело. Кажется, я несколько раз терял сознание. Потом снова приходил в себя, ловил черные пятна перед глазами и вновь проваливался.

Когда тело привыкло к режущим ощущениям в области живота, я пополз. Одной рукой обнимал себя, другой, опершись о пол, подтягивался на локте и тащил собственное тело. Ногами шевелить я не мог, я их не чувствовал, будто их не было. Я останавливался, когда желудок выворачивало наизнанку, и меня рвало желто-зеленой слизью. Пол был таким холодным, будто я полз по льду.

Мое возвращение с Гиллиуса, как и говорил Лиллипутус, привело к необратимым последствиям. В общей сложности путь от кабинета отца до ванной комнаты занял у меня чуть больше четырех часов, когда в обычной жизни это занимало меньше минуты. Изнеможенный, я дополз до ванны, поднялся на трясущиеся ноги и затем жадно вцепился в кран с холодной водой. Я не мог напиться. Будто вся жидкость во мне куда-то исчезла и мне следовало всю ее восполнить. Я разогнул спину и застыл напротив зеркала над умывальником. Оттуда на меня смотрел незнакомый мужик.

И тогда я понял причину смерти отца. Мой папа умер от обезвоживания, в этом я был уверен. Он столько времени пробыл на Гиллиусе, что по возвращении смерть махнула косой. Отец, как и я, полз по тому же коридору и стонал от адской боли. В ванной он умер. Он обозначил в своем дневнике дату последнего перемещения. Он знал, что по возвращении его ждет смерть.

Я все думал, зачем же он тогда вернулся в свой мир, раз знал, что умрет? Неужели для того, чтобы оставить мне свой дневник? Или он положил его под кровать до этого? Только своей гибелью он мог призвать меня в свой дом? У меня не было ни одного ответа.

Я с ужасом смотрел на себя в зеркало и не знал точно, насколько я повзрослел. Пять, десять лет или около того. Итог был таким: я был взрослым дядькой с массивными руками и длинной, как у бомжа, бородой. Я не стал плакать от сожаления, для этого я слишком устал. Единственное, что мне тогда было нужно, – это хорошенько выспаться.

На следующий день я более или менее пришел в себя. За столько времени, пока я отсутствовал, отцовский дом перестал походить на человеческое жилище. Внутри его сожрала плесень. Теперь я был у нее в гостях, и мне приходилось стучаться, чтобы войти внутрь. Я заглянул в свою комнату и углядел злую физиономию расползшейся плесени на стене.

– Прошу прощения, – пробормотал я и побежал по лестнице вниз.

Дом был полон паутины и пыли. Насекомые разбегались всякий раз, когда я включал свет, но потом перестали. Я пытался найти чистую одежду, но не смог. Вся она была в плесени. Но меня это не волновало. Я осматривал тело. Мои руки покрывали мускулы, а ноги были такими волосатыми, что я походил на грязного Маугли, вернувшегося из джунглей. Я заглянул в гардероб отца, но его одежда давно уже сгнила.

Я подстригся ножом для хлеба, а ногти отгрыз, как отгрызают собаки. Бороду, как смог, отрезал все тем же ножом, подравнялся тупой бритвой. Выглядел я не как обаяшка. В морозилке нашел маргарин, прилизал им волосы, а то они топорщились в разные стороны. В таком виде я вышел из дома. С трудом смог открыть входную дверь, потому что опавшие листья силой держали ее снаружи, будто запрещая мне выходить в свет.

Осенние лучики солнца пытались прорваться сквозь суровые тучи на небе, а прохладный ветерок подгонял меня в спину, пока я шел по мокрой, скомканной грязи, которую местные жители называли дорогой. Вдали, за старыми домами и живописными садами, возвышались снежные горы, макушки которых окутывал густой серый туман. Он держал их в своих крепких объятиях и не намеревался отпускать по меньшей мере еще пару месяцев.

Я преодолел узкую дорожку, где смогла бы проехать лишь одна небольшая машина, вскоре свернул на центральную дорогу другого района. Вдруг сзади я услышал гремучий звук металлических цепей и вмиг заорал:

– КИРКО! Твою мать, это Кирко! Пегас! Сизбог! Сизбог!

Я побежал, но тут меня обогнал мальчик на велосипеде, издававшем скрипучий звук.

Он обернулся и весело покрутил у виска пальцем.

Я и сам в тот момент подумал, что спятил. Спятил, что ввязался во все это дерьмо и что собирался ввязываться еще в какое-то дерьмо. Я, ошалев, стал ждать шкалу своей энергии перед глазами, но она не появилась. Я облокотился на ноги.

– Ты рехнулся, дружище, – задыхаясь, проговорил я.

Вскоре, продрогший до нитки, я подошел к дому, ради которого сбежал с Гиллиуса. Наверное, вы уже догадались, зачем я туда пришел и к кому. Конечно, Иван. Теперь я расскажу, как ввязал этого парня во все свое дерьмо.

Начнем с того, что: а) я не представлял, живет ли мой друг по-прежнему здесь; и б) захочет ли он вообще со мной говорить. Да за это время могло произойти все что угодно! А тут я. Да и кто в здравом уме станет слушать тот бред, который я собирался нести? Я догрызал кончик ногтя на указательном пальце, глядя на почерневший забор дома.

Он точно здесь не живет.

Но по воле судьбы или ее насмешке из дома послышалась жизнь. Наверняка судьба лично захотела послушать мой невероятный рассказ.

Вы когда-нибудь слышали, как трещит балалайка, по струнам которой пилят ржавой трубой? Этот отвратительный звук очень напоминал голос Ранки.

– КИКИ! – голосила молодая супруга Ивана. – Кики!

Как только я приблизился к забору, Кики меня услышал. Расстояние до дома, из которого в любую секунду мог вырваться монстр, метров двадцать. Надо признать, слух у этой собаки был что надо. Мысленно я отсчитывал «старт» и готовился к неминуемой нашей встрече.