Элла Вольф - Гиллиус: светлая сторона. Книга 1 [litres]

Единственный раз, когда я видел питомца моего друга, был в день рождения Милы (ее подарок). Я говорил вам: белоснежный щеночек, ути-пути, какая прелесть. Он умещался в ладони. Тогда песик так вылизывал лицо девочки, точно знал, что под кожей есть мясо.

Звук трясущейся мебели из дома усиливался, предполагаю, Кики бежал уже по коридору. Затряслась входная дверь, от вибрации повыскакивали шурупы…

4-3-2…

Вылетел пес.

Срань господня…

Он несся с такой скоростью, точно его запустили из гигантской рогатки, и остановить его мог только забор. Его огромные когти впились в деревяшки.

– АФ! АФ! АФ!

Я свалился на землю.

Комочек счастья, размером с два помидора, жизнь превратила в двадцатикилограммового порося. Он был огромным и волосатым. Я никого не видел в жизни таким волосатым. Его шерсть волочилась по земле, к ней приставали разные вещи. Например, я разглядел прилипший леденец на палочке. А еще застрявший в усах рис. Страшно предположить, когда в последний раз Кики принимал ванну, а еще страшнее была мысль: сколько всего можно было найди на дне такой шерсти? Он был похож на давно стоявшую в углу швабру. Им запросто можно было мыть пол.

Следом из дома вылетела Ранка. Всякий раз, когда я видел эту девушку, я замирал от ее изящества, а ее фигура, подчеркнутая узким платьем, заставляла меня в краске от нее отвернуться. Сейчас же ко мне бежала женщина. Ее аппетитные формы куда-то исчезли, и вместо них торчали острые кости. Она была сутулой, будто несла на себе коромысла, изо рта торчала сигарета. Особого внимания заслуживали ее волосы. Вернее, это были висячие грязные пакли, которые прилипали к ее коже, даже когда их пытался двинуть с места ветер. Каким бы мне ни вспоминался прекрасным ее голос, от него не осталось и следа. Она на полпути остановилась, чтобы крикнуть на пса:

– Кики!

Когда она добралась до собаки, то схватила его за ошейник и потянула. Привычный к таким ласкам питомец продолжал без умолку лаять. Тогда Ранка огрела его рукой по макушке. Ее ладонь, могу поспорить, была твердой, точно бетон. Когда воцарилась тишина, Ранка спросила:

– Шта? (Что?)

Я был так ошарашен, что забыл все до единого слова по-сербски. Не было ничего безумнее, чем заговорить на языке обезьян. Я неожиданно для себя стал жестикулировать пальцами.

– У. – Я ткнул себе в грудь. А потом на ее дом: – У-у.

Ранка грозно сдвинула брови.

– Шта ти треба? (Что тебе нужно?) – спросила она.

И тогда я указал на свой пах, а после приложил указательный палец к верхней губе:

– У-у.

И снова на дом:

– У!

Я имел в виду: «Иван дома?!» Но она меня не поняла. Только снова озлобилась. Схватила собаку и начала разворачиваться.

Она пьяная, что ли?

– Друже мой, Иван! – крикнул я. – Он эээ… – Я забыл, как будет «дом», и снова указал пальцем: – У-у!

Ключевым словом был «Иван». Ранка остановилась и теперь слушала меня позвоночником. Я продолжал:

– Мне нужно срочно поговорить с ним! Разумеш, Ранка? Это вопрос жизни и смерти! – Тут я сообразил, как это будет по-сербски: – Живота и сраматы! Ой! Смрти!

Она спустила собаку, и теперь Кики снова нападал на забор.

– Ранка, пожалуйста! – выпалил я.

Я не знаю, чем ее так обидел, но когда она подошла, снова врезала Кики. Во всем мире не найдется более яркого выражения лица, демонстрирующего отвращение, чем тогда у Ранки. Она будто проглотила целиком муравейник. Ее брови сложились углом, а губы вывернулись наизнанку. Она мне сказала:

– Ты мене много заебаваш. (Ты доставляешь мне много проблем.)

Я, не отрываясь, на нее глядел:

– Уже? Когда я успел? Мне только нужно поговорить с Иваном. Молим, Ранка!

В конце концов, она надо мной сжалилась. Наверное, повлиять на ее решение помогли мои волосы. Наверное, она тоже использует для укладки маргарин.

Ранка стала откручивать проволоку на заборе.

– Хвала (спасибо), Ранка! Только мочалку свою убери!

– Шта? (Что?)

Я тыкал пальцем в собаку:

– Мочалку, мочалку!

– Добро! (Хорошо!) Добро! (Хорошо!) – Ранка замахала руками.

Когда Кики вошел в дом, он притащил на хвосте колючую ветку. Я вошел следом.

Ну что вам сказать? Описать, какие живописные расстилались грязевые узоры на полу? Или, может, рассказать, какую печальную мелодию выдавали хором двери, имея всего одну скрипучую ноту? Опишу, пожалуй, кухню. Именно туда повела меня Ранка.

Я никогда не был в Италии, но видел Пизанскую башню. В раковине у Ранки. Тарелки, большие и маленькие, круглые и квадратные, все были навалены друг на друге. Между ними умудрились застрять чашки. Эдакое сумасшедшее сооружение, достающее до потолка. Где-то проглядывали вилки, кое-где черпаки. Сверху кастрюля. Я обошел стороной, чтобы не задеть. А вдруг произведение искусства? Аккуратно опустился на стул. Аккуратно, потому что боялся, что подкосится ножка и я свалюсь. Уж больно подозрительно табурет подо мной прогнулся. Я ведь не любопытный. Разглядывать, что да как, не у себя дома не стал бы.

– Кафу? – любезно предложила Ранка чашечку кофе.

А я разглядывал выстроенные в ряд стаканы. Предположу, что стекляшки служат в полиции и собирают на себя отпечатки пальцев преступников. На одном помещалось до трехсот отпечатков. А может, и больше. Я не мог визуально их разделить. Я бы свихнулся, если бы выпил что-то из тех стаканов!

На предложение Ранки я ответил:

– Не, не. Я не пью. Вообще ничего. Никогда.

Ранка пожала плечами и плюхнулась рядом на стул. При этом ее тазовая кость подыграла дверям глухим хрустом.

Я был без понятия, чем заслужил столько внимания Кики. Он вдруг положил мне на ноги голову и печально глядел мне в глаза. Ранка, не думая, открыла бутылку теплого пива, налила в стакан и принялась пить. Я посмотрел на часы над столом.

Два часа дня.

– Какая порода собаки? – спросил я.

– Шта? (Что?) – переспросила Ранка.

– Мочалка. – Я ткнул пальцем в голову псу. – Раса какая?

– Ааа! – поняла меня Ранка. – Малтезер.

Я принял информацию:

– Болонка мальтийская, что ли?

– Да-да, малтезер.

Я видел болонку, но такую ни разу. Она как минимум должна была весить втрое меньше.

– А что он ест? – спросил я. – Комбикорм?

На что Ранка ответила:

– Девойка! Она е девойка!

– Девочка?! – Я глянул на свешенный язык из пасти собаки. Он был длинным, точно весло. – Мальтийская болонка, да еще и девочка. – Я помолчал. – Чего она такая здоровая? – Я раздул щеки.

Ранка расхохоталась, и последовала мини-история про Кики. Я ни слова не понял.

– Ясно, ясно, – кивал я.

Между делом я гладил собаку. Шерсть у нее была хоть и серая вместо белой, но неожиданно мягкая и шелковистая. Ранка сообщила, что это не шерсть, а волосы, как у нас, у людей. Я подумал, что ее можно покрасить. Уши длинные, как хвосты. Я потянул за одно, но она зарычала.