Роберт Джордан - Восходящая Тень [litres]

Вил принялся насвистывать «Возвращение от Тарвинова ущелья». Трое или четверо подхватили мелодию, а немного погодя звонким, глубоким голосом вступил Бан:

Второй куплет подхватили многие, и наконец запели все, даже Айвон. И Фэйли. Все, кроме Перрина, – он с детства только и слышал, что ему медведь на ухо наступил, да и поет он, что басовитая лягушка квакает. Некоторые даже зашагали в такт мелодии.

Перрин покачал головой. Позавчера готовы были разбежаться и попрятаться кто куда, а сегодня поют. Поют песню о битве, которая произошла так давно, что, кроме этой песни, в Двуречье не осталось о ней никаких воспоминаний. Может быть, эти деревенские парни становились воинами? Что ж, им придется быть воинами, во всяком случае до тех пор, пока он не закроет Путевые Врата.

Местность становилась все более обжитой, фермы встречались чаще, и наконец отряд вышел на утрамбованную дорогу, тянувшуюся между полями, обнесенными низкими оградами из грубых камней. Все фермы были покинуты. Здешний народ не цеплялся за насиженные места.

Они вышли к Старому большаку, ведущему на север от Белой реки, Манетерендрелле, через Дивен Райд к Эмондову Лугу. Вскоре начали попадаться стада овец – непривычно большие. Не иначе как отары дюжины семей собирались вместе, причем вместо одного мальчугана с хворостиной их сторожили группы человек по десять – многие взрослые, и все с луками. Вооруженные луками пастухи провожали горланящий отряд недоуменными взглядами.

Завидев Эмондов Луг, Перрин не знал, что и думать о произошедших в родной деревне переменах. Похоже, его спутников это зрелище тоже смутило, – во всяком случае, песня скоро стихла.

Ближайшие к деревне изгороди, кусты и деревья исчезли. Дубы и болотные мирты, высившиеся между домами на западной околице Эмондова Луга, на краю Западного леса, остались на месте, но теперь сама опушка отодвинулась от края деревни шагов на пятьсот – расстояние, на которое бьет двуреченский длинный лук. Громкий стук топоров указывал на то, что лес продолжали вырубать, расширяя открытое пространство. Деревня была опоясана рядами заостренных кольев, вбитых под углом в землю. В частоколе имелся только один проход, куда и вела дорога. А за частоколом на равном расстоянии друг от друга были расставлены часовые. Некоторые из них облачились в старые, проржавевшие панцири или кожаные куртки с нашитыми на них железными бляхами. Кое на ком были древние, с вмятинами от ударов шлемы. Вооружено это воинство было охотничьими рогатинами, с какими ходят на кабанов, откопанными на чердаках прадедовскими алебардами, а то и насаженными на шесты косами. На соломенных крышах сидели дозорные – мужчины и мальчишки с луками. Заметив приближающийся отряд, они подняли крик.

За частоколом возле прохода Перрин увидел странное приспособление – не то лук, не то рогатку из брусьев, бревен и толстого крученого каната. Подле нее громоздилась куча камней с человеческую голову и больше. Приметив, что он удивленно сдвинул брови, Айвон пояснил:

– Это катапульта. Пока изготовлено всего шесть. Мы с Томасом только объяснили, как они устроены, а смастерили их ваши плотники. А эти колья помогут сдержать натиск троллоков или белоплащников. – Голос его звучал невозмутимо, словно он говорил о погоде.

– Я же сказала, что твоя деревня готова обороняться своими силами, – произнесла Фэйли с такой гордостью, словно речь шла о ее родной деревне. – Земля здесь мягкая, – размышляла вслух девушка, – а народ словно кремень. Почти как в Салдэйе. Недаром Морейн говорила, что манетеренская кровь по-прежнему сильна в этих краях.

Перрин лишь головой покачал.

Утоптанные, пыльные деревенские улочки были запружены народом – впору и городу, а проходы между домами забиты подводами и фургонами. Из распахнутых окон и дверей выглядывали люди. Толпа раздалась, давая дорогу шедшим впереди Айвону, Гаулу и Девам. По пути следования отряда слышался гул голосов:

– Перрин! Смотрите, это Перрин Златоокий!

– Перрин Златоокий!

– Перрин Златоокий!

Перрину стало не по себе. Ну к чему все это? Ведь они знают его с самого детства. Вот, например, Нейса Айеллин с лошадиной физиономией; она, помнится, задала ему отменную трепку, когда он десятилетним мальчишкой по наущению Мэта стащил у нее кусок крыжовенного пирога. Тут же и розовощекая, большеглазая и по-прежнему приятно пухленькая Силия Коул – первая девушка, которую он поцеловал, и Пэл Айдар со своей лысиной и неизменной трубочкой, учивший Перрина ловить руками форель, и собственной персоной Дейз Конгар, рослая и крупная, по сравнению с которой Элсбет Лухан казалась женщиной снисходительной, да еще со своим муженьком – тощим подкаблучником Витом. И все они смотрели на Перрина, шепчась о нем с теми двуреченцами, которые могли не знать, кто он такой. А уж когда старый Кенн Буйе, посадив себе на плечо какого-то мальчугана, принялся что-то возбужденно ему втолковывать, указывая на Перрина, он, Перрин, застонал. Не иначе как они все с ума посходили.

Люди облепили отряд Перрина со всех сторон, улицы полнились гомоном. Из-под ног с кудахтаньем выскакивали куры, в хлевах за домами, перекрывая голоса людей, мычали телята и визжали свиньи. Лужайку заполонили овцы, а черно-белые коровы вместе с овцами и гусями пощипывали на ней травку.

А в центре Лужайки на высоченном шесте лениво колыхался белый с красной каймой и красным же изображением волчьей головы стяг. Перрин глянул на Фэйли, но та лишь покачала головой – она была удивлена не меньше его.

– Это символ.

Перрин не заметил, как подошла Верин, но заслышал сопровождавший ее шепот: «Айз Седай, Айз Седай». Селяне смотрели на Верин с благоговейным трепетом.

– Людям нужны символы, – продолжила Верин, положив руку на холку Ходока. – Когда Аланна сказала твоим землякам, что троллоки боятся волков, они решили поднять такое знамя, чтобы нагнать на отродья Тени страху. А ты что об этом думаешь?

Голос Айз Седай звучал суховато – или ему это только почудилось? Она вскинула на него глаза, словно птица, разглядывающая червяка.

– Интересно, что подумает об этом королева Моргейз, – заметила Фэйли. – Это ведь андорская земля. Королевам не всегда нравится, когда в их владениях поднимают чужие знамена.