Роберт Джордан - Восходящая Тень [litres]

Перрин чуть не подавился.

На верху лестницы появились Аланна и Ила. Лицо Лудильщицы выглядело усталым, но огромный синяк исчез без следа.

– …сейчас самое лучшее лекарство для него – сон, – говорила Айз Седай. – Он пережил сильное потрясение, а это я Исцелить не могу.

Взгляд Илы случайно упал на внука. Увидев, что́ тот держит в руках, старая женщина закричала так отчаянно, словно этот клинок вонзился в ее плоть:

– Нет, Айрам! Н-е-е-е-т! – Едва не свалившись с лестницы, она бросилась к Айраму, пытаясь оторвать его руки от оружия. – Нет, Айрам! – задыхаясь, твердила она. – Нет, ты не должен! Брось его сейчас же! Путь листа, Айрам, Путь листа! Пожалуйста, Айрам, пожалуйста!

Айрам пытался увернуться и не дать ей отобрать меч – со стороны могло показаться, что он неловко танцует с ней.

– Не брошу! – сердито вскричал молодой Лудильщик. – Они убили маму! Убили у меня на глазах! Будь у меня меч, я бы спас ее! Мог бы спасти!

Перрина словно обухом по голове ударили. Лудильщик с мечом – зрелище, конечно, невозможное, но эти слова… Значит, его мать…

– Оставьте его, – бросил Перрин Иле. Прозвучало это довольно грубо, не так, как ему хотелось. – Каждый человек имеет право защищаться сам и защищать своих близких. И он тоже!

Айрам протянул меч в сторону Перрина:

– Ты научишь меня им владеть?

– Я и сам не умею драться мечом. Но это не беда. Думаю, мы найдем для тебя учителя.

Слезы струились по искаженному горем лицу Илы.

– Троллоки отняли у меня дочь, – выкрикнула она, содрогаясь от рыданий, – и всех моих внуков, кроме одного. А теперь ты отнимаешь у меня последнего. Он отныне – потерянный, и таким его сделал ты, Перрин Айбара! Ты душой сам превратился в волка и его хочешь сделать зверем. – Она повернулась и, спотыкаясь, заковыляла вверх по лестнице. Плечи ее дрожали.

– Я мог бы спасти ее! – прокричал Айрам вслед. – Бабушка! Я мог бы спасти ее!

Но Ила так и не обернулась. Когда она скрылась за поворотом, юный Лудильщик привалился к перилам и заплакал.

– Бабушка, – всхлипывая, бормотал он, – я мог бы спасти ее. Мог бы спасти…

Перрин приметил, что Боде тоже плачет, спрятав лицо в ладонях, а остальные женщины смотрят на него исподлобья, будто он в чем-то виноват. Но не все. Взгляд Аланны оставался невозмутимым, как и подобало Айз Седай, да и по лицу Фэйли ничего нельзя было прочесть.

Обтерев рот, Перрин бросил салфетку на стол и встал. Еще оставалось время велеть Айраму положить меч обратно и попросить прощения у Илы. Время, чтобы втолковать ему… что? Что, может быть, ему больше и не придется смотреть, как гибнут его близкие? Что он вернется и найдет их могилы?

Перрин положил руку на плечо Айрама, и тот вздрогнул, словно опасаясь, что у него отберут меч. От него исходили различные запахи: страха, ненависти и глубокой печали. Ила назвала его «потерянным». Глаза у паренька были такие, словно он и впрямь заблудился.

– Умой лицо, Айрам. А потом найди Тэма ал’Тора и скажи, что я прошу его научить тебя сражаться мечом.

Юноша медленно поднял глаза.

– Спасибо, Перрин, – пробормотал он, утирая слезы на щеках рукавом. – Спасибо, я никогда этого не забуду. Никогда! Клянусь! – Неожиданно он воздел меч и поцеловал прямой клинок и навершие эфеса, выполненное в виде волчьей головы, а потом спросил: – Это так делают?

– Наверное, – грустно отозвался Перрин, дивясь, откуда взялась эта грусть. Путь листа – это прекрасная мечта, которой, увы, не дано осуществиться в мире, где царит насилие. А в этом мире насилие царит повсюду. Путь листа, наверное, хорош, но для других людей и другого времени. Может быть, для другой эпохи. – Ступай, Айрам. Тебе надо многому научиться, а времени может оказаться в обрез.

Айрам, бормоча благодарности, так и не умывшись, выбежал за дверь, обеими руками держа перед собой меч.

Элдрин сверлила Перрина тяжелым взглядом, Марин сердито подбоченилась, Натти сурово сдвинула брови, а Боде заливалась слезами. Чувствуя тяжесть всеобщего осуждения, Перрин вернулся к столу. Аланна, стоявшая на верху лестницы, ушла, а Фэйли на сей раз не помешала ему взяться за вилку и нож.

– Ты считаешь, что я не прав? – тихонько спросил Перрин. – Но ведь защищаться вправе каждый, и Айрам в том числе. Нельзя следовать Путем листа по принуждению.

– Мне просто не нравится, когда тебе больно, – чуть слышно произнесла девушка.

Перрин на миг замер, занеся нож над тарелкой. Больно? Ему? Да, эта мечта, Путь листа, не для него.

– Я всего-навсего устал, – с улыбкой сказал он, но Фэйли, как ему показалось, этому не поверила.

Не успел Перрин отправить в рот второй кусок, как в дверь просунулся Бран. На голове его снова красовался шлем.

– С севера скачут всадники! Уйма всадников! Сдается мне, это белоплащники.

Как только Перрин встал из-за стола, Фэйли метнулась в сторону, и, когда он садился в седло, а мэр, бормоча что-то себе под нос, прикидывал, что сказать белоплащникам, она уже выехала из-за угла гостиницы верхом на Ласточке. Многие сельчане, побросав свои дела, спешили к северной околице. Перрин особо не торопился. Не исключено, что белоплащники только за ним и пожаловали. Именно для того, чтобы его схватить. Ему вовсе не хотелось оказаться в оковах, но и поднимать земляков на бой с белоплащниками ради собственной безопасности он не собирался. Следуя за Браном, он слился с потоком людей, пересекавших Фургонный мост, перекинутый через Винную реку. Копыта Ходока и Ласточки зацокали по дощатому настилу. У кромки воды росло несколько высоких ив. Как раз у моста начинался Северный большак, ведущий к Сторожевому Холму и дальше на север. Отдаленные клубы дыма истончились: видать, фермы выгорели почти дотла.

За околицей он увидел пару перегораживающих тракт фургонов и толпящихся возле наклонного частокола людей с луками и копьями. Судя по запаху, они были крайне возбуждены. Взволнованно переговариваясь, все наблюдали за тем, как к деревне, вздымая клубы пыли, приближаются всадники в белых плащах, сверкающих островерхих конических шлемах, в кольчугах и доспехах. Двигались они безукоризненной колонной по двое и даже пики держали под одним, строго выверенным углом. Возглавлял их молодой, очень прямо держащийся в седле мужчина, суровое лицо которого показалось Перрину смутно знакомым. С появлением мэра разговоры в толпе стихли. А может быть, людей успокоило то, что они увидели Перрина.

Не доехав шагов двести до частокола, суроволицый командир поднял руку, и колонна остановилась. По рядам воинов, повторяясь эхом, пробежал отрывистый приказ. Затем командир двинулся дальше в сопровождении всего полудюжины белоплащников. Подъехав ближе, он обвел пристальным взглядом фургоны, заостренные колья и толпящихся за ними вооруженных людей. Даже если бы у него на плаще ниже эмблемы многолучевого солнца не красовались золотые банты, говорившие о его высоком ранге, по манерам этого человека нетрудно было догадаться, что он привык отдавать приказы.