Роберт Джордан - Восходящая Тень [litres]

Порой Ранд испытывал неловкость оттого, что едет верхом, в то время как она идет пешком. Он даже пробовал идти вместе с ней, но надолго его не хватало. Иногда – правда, очень редко – Ранду удавалось уговорить Авиенду проехать немного позади него, на крупе Джиди’ина, сославшись на то, что ему все время приходится наклоняться для разговора, а от этого шея затекает. Как выяснилось, обычай не запрещал айильцам ездить верхом, но это считалось у них признаком изнеженности и вызывало всеобщее презрение. Одного насмешливого взгляда, особенно со стороны какой-нибудь Девы, бывало достаточно, чтобы Авиенда, покраснев, поспешно спрыгивала с коня.

– Она ведь мягкая, Ранд ал’Тор. Слабая.

Он бросил взгляд назад, на белый фургон – большой ящик на колесах, – ехавший во главе длинного, извивавшегося змеей торгового каравана. Сегодня его вновь сопровождали Девы Джиндо. Изендре находилась снаружи, на козлах вместе с Кадиром и возницей. Она сидела на крепких коленях Кадира, опершись подбородком о его плечо. Торговец держал в руке маленький голубой шелковый зонтик, прикрывая ее – и себя, разумеется, – от палящего солнца. Хотя Кадир и был в белом кафтане, ему то и дело приходилось утирать лицо платком. Жара действовала на него сильнее, чем на нее, несмотря на то что Изендре была в голубом, в тон зонтику, облегающем шелковом платье. Ранд находился далековато и судить с уверенностью не мог, но ему показалось, что ее темные глаза устремлены на него. Кадир как будто не возражал против этого.

– Не думаю, что Изендре такая уж мягкая, – спокойно возразил Ранд, прилаживая вокруг головы шуфу, чтобы не так пекло. Никакой другой айильской одежды он носить не хотел, хотя она всяко годилась для пустыни больше, чем его красный шерстяной кафтан. Происхождение происхождением, но, каковы бы ни были отметины на его руках, он не чувствовал себя айильцем и прикидываться им не намеревался. Что бы ему ни предстояло, он хотел остаться самим собой. – Я бы ее такой не назвал…

На козлах второго фургона толстуха Кейлли снова о чем-то заспорила с Натаэлем. Менестрель держал вожжи, хотя правил не так умело, как занимавшийся этим обычно возница. Порой и они искоса коротко поглядывали на Ранда, а потом возвращались к своей перепалке. Косились не только они. С другого боку от него тянулась колонна Джиндо, дальше шли Хранительницы Мудрости вместе с Морейн, Эгвейн и Ланом. Ранду казалось, что многие Шайдо – их более многочисленная колонна двигалась еще дальше – тоже посматривали в его сторону. Ранда уже перестали удивлять быстрые взгляды, которые на него бросали. Ведь он – Тот-Кто-Приходит-с-Рассветом. Всем хочется знать, что он затевает. И они узнают. Довольно скоро.

– Мягкая, – буркнула Авиенда. – А вот Илэйн – не мягкая. Ты принадлежишь Илэйн, и нечего пялиться на эту девицу. У нее и кожа-то белая, как молоко. – Авиенда яростно затрясла головой, бормоча то ли себе, то ли Ранду. – Наши обычаи ее смущают. Она не может их принять! Да мне какое дело, может она или нет! Не желаю в этом участвовать! Не может такого быть! Вот взять бы тебя в гай’шайн да отдать Илэйн.

– А зачем Изендре принимать айильские обычаи?

Авиенда взглянула на него округлившимися глазами с таким искренним изумлением, что он чуть не рассмеялся. Она, приметив это, сразу сердито нахмурилась, как будто он сделал нечто возмутительное. Да, айильские женщины похожи на всех остальных – понять их не легче.

– Уж зато ты, Авиенда, совсем не мягкая, – сказал Ранд, надеясь, что это сойдет за комплимент. Порой она бывала тверже любого камня. – Объясни-ка мне лучше еще разок, как обстоит дело с хозяйкой крова. Если Руарк – вождь клана Таардад и вождь холда Холодные Скалы, то как же получается, что сам холд принадлежит не ему, а его жене?

Авиенда окинула его долгим взглядом – губы ее беззвучно шевелились.

– Да потому, что она – хозяйка крова, неужто не ясно? Надо же быть таким недотепой и каменноголовым, мокроземец! Мужчина не может владеть кровом, так же как у него не может быть собственной земли! До чего же вы все дикие в ваших мокрых землях!

– Но если Лиан является хозяйкой крова этих самых Холодных Скал именно потому, что она жена Руарка, то…

– Да не так все! Совсем по-другому! Это же и ребенку понятно.

Девушка глубоко вздохнула и поправила шаль над бровями. Она ведь красивая, только вот вечно смотрит на него так, словно он совершил какое-то преступление. И за что она его так ненавидит? Бэйр, та беловолосая, с дубленым лицом, которая вообще не желает говорить о Руидине, в конце концов заметила неохотно, что Авиенда еще не была возле стеклянных колонн, она попадет туда, лишь когда будет готова стать полноправной Хранительницей Мудрости. Так в чем же тогда дело? Ранду очень хотелось найти ответ на эту загадку.

– Попробую растолковать по-другому, – ворчливо начала Авиенда. – Если женщина собралась замуж, а своего крова у нее нет, семья строит для нее дом. В день свадьбы муж уносит ее из семьи, перекинув через плечо, причем ее братья удерживают ее сестер, но у дверей нового дома он опускает ее и просит разрешения войти. Кров принадлежит ей. Она может…

Эти поучения были, пожалуй, самым приятным времяпрепровождением за все одиннадцать дней и ночей, прошедших со времени нападения троллоков. Сперва Авиенда с Рандом почти не разговаривала – разве что поносила за плохое, по ее мнению, обращение с Илэйн, которую не уставала нахваливать. Это продолжалось до тех пор, пока он не обмолвился при Эгвейн, что ежели Авиенда не может говорить с ним нормально, так пусть хоть так сердито зыркать перестанет. Не прошло и часа, как за Авиендой прислали гай’шайн.

Неизвестно, что девушке сказали Хранительницы Мудрости, но вернулась она, дрожа от гнева и обиды, и потребовала – потребовала! – чтобы он предоставил ей возможность рассказывать об айильских обычаях. Видимо, Хранительницы рассчитывали, что по характеру задаваемых вопросов они смогут догадаться, что он замышляет. Что же, эти хотя бы не особо таились, и то хорошо. Особенно после скрытности и змеиного коварства лордов Тира. Тем более что разговор с Авиендой действительно стал теперь интересным и даже приятным времяпрепровождением, особенно когда она, увлекшись наставлениями, забывала о своей ненависти к нему. Правда, спохватившись, она злилась так, будто он, коварно усыпив ее бдительность, заманил бедняжку в ловушку.

Однако по сравнению со всем прочим в их путешествии разговоры с айилкой доставляли удовольствие, несмотря на ее периодические вспышки гнева. Они даже начали забавлять Ранда, хотя у него хватало ума не показывать этого Авиенде. Приятно было и то, что в своей неприязни она видела в нем не Возрожденного Дракона или Того-Кто-Приходит-с-Рассветом, а просто Ранда ал’Тора. Человека, которого она ненавидит. И у нее, во всяком случае, сложилось определенное мнение на его счет, и оно было ей самой известно. Не то что Илэйн – от одного ее письма у Ранда уши горели, тогда как второе, написанное в тот же день, наводило на мысль, что у него отросли рога и клыки, словно у троллока.