Роберт Джордан - Восходящая Тень [litres]

На следующее утро Натаэль вернулся, потом пришел на следующее, и снова на следующее, и все время он говорил о своей поэме, которую намеревался сочинить, но выказывал при этом болезненное пристрастие к одному вопросу – как Ранд намеревается встретить грядущее безумие и смерть. Видимо, поэму он собирался сложить трагическую. У Ранда же не было ни малейшего желания откровенничать на сей счет. Все, что у него на сердце или в голове, пусть лучше там и останется. Наконец менестрелю надоело выслушивать одно и то же: «Я сделаю, что должен!» – и он отстал. Когда Натаэль уходил в последний раз, вид у него был расстроенный, и плащ яростно трепыхался у него за спиной.

Чудной малый, но ежели судить по Тому, все менестрели таковы. Натаэль, например, явно был весьма высокого мнения о себе. Ранда не волновало, что, обращаясь к нему, менестрель пренебрегает титулами, однако же он и с Руарком, и с Морейн пытался держаться так, будто они ему ровня. Вот уж точно – Том, доведенный до совершенства.

Скоро Натаэль прекратил выступать перед Джиндо и стал почитай что каждый вечер проводить в лагере Шайдо.

– Там больше народу, – пояснил он Руарку так, словно это было самое очевидное в мире, – а значит, у меня больше слушателей.

Джиндо это пришлось не по вкусу, но тут даже Руарк не мог вмешаться. В Трехкратной земле менестрелю дозволено все, кроме убийства, и никто не мог ограничивать его свободу.

Авиенда проводила с Хранительницами все ночи, да и каждый день непременно уходила к ним примерно на час. Обычно в это время все собирались вокруг нее – даже Морейн и Эгвейн. Сначала Ранд думал, что они наставляют девушку, как лучше управляться с ним или как заставить его разговориться. Но однажды, когда обжигающее солнце стояло над головой, он увидел, как перед отрядом Хранительниц возник из ничего и покатился по иссохшей земле, оставляя за собой горящую борозду, огненный шар величиной с добрую лошадь. Потом он уменьшился и исчез.

Кони испуганно зафыркали, некоторые возницы растерянно натянули вожжи, останавливая фургоны. Со стороны каравана донеслись удивленные восклицания, испуганные окрики и грубая брань. Джиндо и Шайдо тоже заметили случившееся, по их рядам прокатился гомон, но движение обеих колонн нисколько не замедлилось. Только среди Хранительниц Мудрости было заметно явное оживление. Все они, сгрудившись вокруг Авиенды, что-то ей втолковывали, да и Эгвейн с Морейн, держа лошадей в поводу, тоже порывались вставить слово. Даже не слыша, о чем там идет разговор, Ранд понял, что Эмис предостерегла их обеих, энергично покачав головой, – дескать, не вмешивайтесь.

Он вгляделся в оплавленную, прямую как стрела впадину длиной в добрых полмили и откинулся назад в седле. Так вот в чем дело! Они учат Авиенду направлять Силу. Теперь ясно, чем они занимаются. Тыльной стороной ладони Ранд утер со лба пот. Пот, выступивший вовсе не от жары. Когда появился огненный шар, он непроизвольно потянулся к Источнику. И что же? Это было все равно что черпать воду решетом, вдобавок еще и рваным. Он пытался ухватиться за саидин, но тщетно. Это было ужасно. Ведь такое может случиться и тогда, когда ему будет необходима Сила. Авиенду учили, а ему учиться было не у кого. Он должен научиться направлять Силу не потому, что его, необученного, Сила убьет раньше, чем ему надо будет опасаться подступающего безумия. Нет, он должен научиться владеть Силой для того, чтобы применять ее на практике. Учиться, чтобы использовать Силу; использовать Силу, чтобы учиться. Ранд громко рассмеялся, и некоторые Джиндо с беспокойством оглянулись на него.

Все эти одиннадцать дней и ночей его радовало, когда появлялся Мэт, – широкополая шляпа с низкой и плоской сверху тульей надвинута на глаза, поперек луки седла Типуна лежит черное копье с изогнутым, похожим на короткий меч наконечником, и клинок этот изготовлен с помощью Силы и отмечен странными воронами. Однако приходил он разве что на пару минут.

– Еще малость подзагоришь – и совсем превратишься в айильца, – подшучивал Мэт. – Ты что, собрался всю жизнь провести в этой Пустыне? Ведь там, за Драконовой Стеной, совсем другой мир. Вино! Женщины! Ты хоть помнишь, что это такое?

Мэту было явно не по себе, а о Руидине или о том, что там произошло, он склонен был распространяться еще меньше, чем Хранительницы. При любом упоминании о накрытом туманным куполом городе рука его лишь крепче сжималась на черном древке, и он твердил, что напрочь позабыл все о путешествии через перекошенную каменную раму, но порой сам себе противоречил, заявляя, будто тамошний тер’ангриал совсем не тот, что в Твердыне.

– Держись подальше от этой штуковины, Ранд. Там только дурят, – твердил он. – Чтоб мне сгореть, и зачем я только туда полез!

Стоило Ранду вскользь упомянуть о древнем наречии, как Мэт, вспылив, закричал:

– Чтоб ты сгорел, знать ничего не знаю об этой поганой тарабарщине! – И тут же поспешил прямиком к купеческому каравану.

Там-то Мэт и проводил большую часть времени. Поначалу он играл в кости с возчиками, покуда те не смекнули, что ему везет, чьи бы кости он ни бросал – хоть свои, хоть чужие. При любой возможности Мэт заводил долгие разговоры с Кадиром и Натаэлем, но главным образом ухлестывал за Изендре. Она явно запала ему в душу с того утра после нападения троллоков, когда Мэт впервые ей ухмыльнулся, поправив свою шляпу. Теперь каждый вечер он старался поболтать с ней подольше. Все руки ободрал, срывая белые цветы с колючих кустарников, так что два дня с трудом держал поводья, но не позволял Морейн Исцелить его. Изендре не то чтобы поощряла его ухаживания, но и не отвергала. Судя по ее улыбке, ей не было неприятно. Кадир, конечно, все видел, но не говорил ни слова, хоть и смотрел на Мэта стервятником. Все остальные предпочитали помалкивать.

Ближе к вечеру, когда распрягали мулов и ставили палатки, а Ранд расседлывал Джиди’ина, Мэт стоял рядом с Изендре в слабой тени одного из крытых парусиной фургонов. Стоял очень близко от нее. Качая головой, Ранд наблюдал за ними, а сам тем временем занимался своим жеребцом. Склонившееся к самому горизонту солнце протянуло по земле длинные тени от высоких острых скал.

Изендре с улыбкой теребила свой прозрачный шарф, словно раздумывала, не снять ли его, ее пухлые губы, казалось, напрашивались на поцелуй. Приободренный этим, Мэт, ухмыляясь, пододвинулся еще ближе. Изендре уронила руку, медленно покачала головой, но завлекающая улыбка осталась на ее устах. Ни он, ни она не заметили, как подошла Кейлли, – несмотря на свой вес, она двигалась совершенно бесшумно.

– Так вот что тебе нужно, добрый господин? Ее?

При звуках медоточивого голоса они отпрянули друг от друга, а купчиха мелодично рассмеялась, хотя глаза ее не улыбались: