Саманта Шеннон - Обитель Апельсинового Дерева [litres]

Из разинутой пасти Безымянного вырвалась вся преисподняя, но Тани, обливаясь потом и задыхаясь под огненной струей, держалась крепко. Визжа от натуги, она давила на рычаг всем телом.

Клинок меча переломился. Тани соскользнула на десять пядей вниз, прежде чем выбросила руку, чтобы ухватиться за новый выступ брони.

Руки у нее дрожали. Вот-вот сорвется.

И тогда, с боевым кличем, отозвавшимся у Тани в костях, вздыбилась Наиматун. Зажав обломок клинка между двумя зубами, она дернула головой, начисто сорвав пластину чешуи.

От голой шкуры под ней валил пар. Тани вскинула руку, спасаясь от ожога, – и соскользнула с брони.

Пальцы ее поймали зеленую гриву. Она снова подтянулась на спину Наиматун. И тотчас ее дракана развернулась, открыв выжженные досуха чешуйки, и погрузилась в море. Тани задохнулась от смрада раскаленного металла. Безымянный несся за ними; в глубине его пасти, в горле метались искры. Наиматун заскулила, когда бритвы зубов сомкнулись на ее хвосте.

Этот звук пронизал Тани судорогой. Она выхватила из-за пояса нож, обернулась всем телом и метнула его в провал черного глаза. Зверь разомкнул челюсти – но не раньше, чем они порвали насквозь чешую и плоть. Наиматун кувырком полетела в бездну, рассыпая брызги крови.

– Наиматун… – Тани подавилась ее именем. – Наиматун.

Дождь стал серебряным.

– Найди меч, – успела сказать ей дракана. Голос ее угасал. – Кончать надо здесь. Сейчас.

Протазан солдата едва не вспорол Эде щеку. У вояки взмок лоб, он обмочился, а трясся так, что зубы лязгали.

– Брось драться, дурень безмозглый! – крикнула ему Эда. – Бросай оружие или пеняй на себя.

На нем была кольчуга и чешуйчатый шлем. Глаза измученные, в красных прожилках, но им владело что-то сильнее рассудка. Он снова замахнулся, качнувшись маятником, и тогда Эда, поднырнув под его руку, ударила мечом вверх, вскрыв солдата от живота до плеча.

Он был из драконьего флота. Искалинцы дрались как одержимые, а может быть, одержимыми и были. Всеми владел страх за оставшиеся в Карскаро семьи – если они проиграют сражение.

Безымянный кружил высоко над флотилией. Эда видела, как он метался, как от него отделилась бледно-зеленая полоска. Звуки драконьей речи гулко разнеслись над волнами.

– Меч! – взревел Фиридел. – Ищите меч!

Половина искалинских солдат послушно забегали, другие бросались в море. По воде расплывались пятна крови и защищавшего корабли воска. Он в конце концов расплавился и стек с бортов.

Виверна, спустившись к самым волнам, подожгла качавшиеся на воде обломки. Взвыли варившиеся заживо моряки и солдаты.

Эда чашечкой окровавленной ладони прикрывала отливную жемчужину. В ней что-то слабо гудело, словно билось крошечное сердце.

Ищи меч!

Жемчужина звала самое себя. Взывала к звездам.

Эда, перешагнув еще один труп, приблизилась к форштевню. Гул стал затихать. Она вернулась к корме – усилился. Из оставшихся на плаву кораблей ближе всех, прямо перед ней, находилась «Играющая жемчужина».

Эда нырнула. Ушла глубоко под воду. Вспышка осветила ей путь: где-то опять взорвался порох.

Дочь Залы.

Она знала, что этот голос звучит только у нее в голове. Такой отчетливый, такой мягкий, словно говорящий был рядом, дышал в ухо, – но под водой ей почудилось, что он исходит из самой Бездны.

Голос Безымянного.

Я знаю твое имя, Эдаз ак-Нара. Мои слуги произносили его шепотом, голосами, полными страха. Они шептали о корне апельсинового дерева – о корне, протянувшемся далеко в мир и все же горящем золотым солнечным блеском.

– Я – слуга Клеолинды, змей. – Она откуда-то знала, как говорить с ним. – Этой ночью я завершу ее труд.

Без меня вы не способны объединиться. Вы погрязнете в войнах за богатство и веру. Вы будете враждовать между собой, как враждовали всегда. И прикончите сами себя.

Эда плыла. Она кожей чувствовала звон белой жемчужины.

Зачем тебе отдавать жизнь? – (Пробив головой поверхность воды, она плыла дальше.) – Иной пламень горит в твоем сердце. Служи не ей, а мне, и я пощажу Сабран Беретнет. Иначе, – сказал голос, – я ее сломаю.

– Прежде тебе придется сломать меня. А я не так легко ломаюсь.

Она подтянулась на борт и встала на ноги.

Да будет так.

И Безымянный, проклятье народов, обрушился на корабль.

Все огни над Бездной погасли. Эда слышала только крики: кричали в страхе перед смертью, тенью, спускавшейся с небес. Лишь звездный свет пронзал темноту, но в этом свете сиял Аскалон.

Она бежала по палубе «Играющей жемчужины». Весь мир потемнел, остались только стук сердца и меч. Она напрягала волю, призывая силы, какие наполняли Мать в тот день в Лазии.

Меч в руках. Безымянный раскрыл пасть, белое солнце восходило из нее. Эда видела прореху в его броне. Она подняла меч, созданный Калайбой, ставший оружием Клеолинды, тысячу лет проживший в песнях.

Эда по рукоять погрузила его в плоть.

Аскалон ослепил ее сиянием. Мгновение было дано ей, чтобы увидеть, как кожа рук исходит жаром, – мгновение, вечность, нечто между, – а потом меч вывернулся из пальцев. Зверь взлетел высоко над палубой, над планширом – в море. Груда чешуи заскрежетала по кораблю, срывая обшивку.

Силы ушли так же внезапно, как явились.

Она вогнала клинок ему в сердце, до которого не дотянулась Мать, но этого было мало. Его надо до смерти сковать в Бездне. А ключ был при ней.

Жемчужина плыла перед глазами. Скрытая в ней звезда освещала мрак. Как ей хотелось уснуть навеки!

Второй светоч зажегся среди теней. Молния, мерцающая в огромной паре глаз.

Тани и ее дракон. Из воды протянулась рука, и, собрав скудные остатки сил, Эда сжала ее.

Они поднялись из моря к звездам. Тани держала в одной руке голубую жемчужину. Безымянный бился в Бездне, запрокинув голову, изрыгая огонь, как извергается лава из земных недр, и Аскалон все еще торчал в его груди.

Тани накрыла ладонь Эды своей, протиснула пальцы между пальцами, так что отливную жемчужину держали теперь они обе. И прижимали к замирающему сердцу.

– Вместе, – шепнула Тани. – За Непоро. За Клеолинду.

Эда медленно протянула другую руку, и пальцы их переплелись вокруг приливной жемчужины.

Мысли помрачались с каждым выдохом, но ее кровь сама знала, что делать. Это коренилось в ней глубоко, как корни древнего дерева.

Они оплели его коконом, сплетая паутину из волн. Воздух наполнился паром, когда они погрузили Безымянного в океан, и темнота погасила раскаленный уголь его сердца.

Он в последний раз взглянул на Эду, и она заглянула в него. Вспышка света из вскрытого Аскалоном чудовища ослепила ее. Зверь горы испустил вопль и скрылся.

Эда знала, что пока дышит – будет слышать этот звук. Он будет отдаваться в самых тревожных снах, как песня над пустыней. Драконы Востока нырнули за ним, чтобы проводить к могиле. Море сомкнулось над их головами.