Саманта Шеннон - Обитель Апельсинового Дерева [litres]

И вот мне напомнили – далеко не в первый раз, – что ты никогда не нуждалась в моей защите. Ты – сама себе щит.

Я посылаю тебе давно ожидавшееся известие. Красные девы просят тебя вернуться в Лазию, чтобы принять мантию настоятельницы. Если ты примешь ее, я встречу тебя в Куменге в первый день зимы. Им не помешают твоя твердая рука и холодная голова. А нужнее всего им – твое сердце.

Надеюсь, ты простишь меня. Так или иначе, апельсиновое дерево ждет.

– Они уже знают, что я убила змея, – договорила Эда. – Более высокой чести они предложить не могли.

Сабран медленно села на кушетке:

– Я счастлива за тебя. – Она взяла Эду за руку. – Ты сразила Безымянного. Ты ведь об этом мечтала. – Их взгляды встретились. – Ты согласишься?

– Там, – сказала Эда, – я смогу определить будущее обители. – Их пальцы переплелись. – Из высших западников четверо мертвы. Значит, их виверны и потомство лишились огня, но и без него они несут опасность для мира. Их надо выследить и перебить, где бы они ни затаились. И конечно… остается главный враг.

– Фиридел.

Эда кивнула.

– Его надо найти, – сказала она, – а кроме того, став настоятельницей, я позабочусь, чтобы труды красных дев поддерживали устойчивость нового мира. Мира, свободного от тени Безымянного.

Сабран налила им еще по чашке сидра.

– Тебя тянет в Лазию? – осторожно спросила она.

– Да.

Воздух между ними вдруг зазвенел.

Эда никогда не тешила себя наивной надеждой, что они могли бы быть вместе в Инисе. Титул виконтессы позволял ей стать супругой королевы, но в принцессы-консорты она не годилась. Ей не нужны были ни новые титулы, ни почести, ни место у мраморного трона. Брак с королевой требовал служить лишь ее стране, а верность Эды принадлежала одной только Матери.

Но и о том, что их связывало, забыть было невозможно. Песню ее души вела Сабран Беретнет.

– Я буду приезжать, – сказала Эда. – Не… нечасто, ты же понимаешь. Настоятельница принадлежит Югу. Но я сумею иногда вырваться. – Она протянула чашу Сабран. – Я помню, что однажды уже говорила, но повторю, Сабран: я пойму, если ты не захочешь такой жизни.

– Я полвека проживу одна ради одного дня с тобой.

Эда распрямилась, потянулась к ней. Сабран подвинулась, и они сели коленом в колено.

– Я тоже должна тебе кое-что сказать, – заговорила Сабран. – Лет через десять или около того я намерена отречься от трона. За это время я подготовлю плавный переход власти от дома Беретнет к иному правителю.

Эда подняла брови.

– Твой народ верует в божественность вашей династии, – напомнила она. – Как ты им это объяснишь?

– Скажу, что ценой за жизнь Безымянного стало мое лоно. А потом я исполню данное Кагудо обещание, – добавила она. – Расскажу людям правду. О Галиане. О Клеолинде. Добродетели ожидает великая реформация. – У нее вырвался протяжный вздох. – Это будет очень трудно. Отрицание и гнев не утихнут годами – но сделать это нужно.

Эда видела, как в ее взгляде блеснула сталь.

– Да будет так. – Она уронила голову на плечо Сабран. – Но кто будет править после тебя?

Сабран прижалась щекой к ее макушке:

– Думаю, сначала кто-то из герцогов Духа нового поколения. Людям легче будет принять нового правителя из числа знати. Хотя, по правде сказать… по-моему, нехорошо, чтобы судьба страны зависела от зачатия ребенка. Женщина – это не просто лоно, ожидающее семени. Может быть, я в этой великой реформации пойду еще дальше. Может быть, я потрясу самые основания престолонаследия.

– Верю, ты это можешь. – Эда обвела пальцем ее скулу. – Ты умеешь быть убедительной.

– Вероятно, этот дар у меня в крови.

Эда знала, что Сабран не в силах избавиться от мыслей о Калайбе. О Калайбе и ее пророчестве. По ночам Сабран часто будила память о ведьме, в чье лицо она смотрелась как в зеркало.

Эда, едва встав на ноги, перевезла ее тело на землю Нурты. Найти перевозчика на остров оказалось непросто, но, когда лодочница узнала в Эде виконтессу Нурты, она птицей домчала ее за Малое море.

Немногочисленные жители Нурты говорили только на староинисском и увешивали венками ветви растущих у порога боярышников. Никто не окликнул Эду, пока она шла через лес.

Боярышник пал, но гниль еще не коснулась его. Эда видела: когда-то он был таким же величественным, как его южный собрат. Стоя в гуще его ветвей, она представила себе инисскую девчушку, сорвавшую с них ягоду – ягоду, навеки переменившую ее жизнь.

Она положила инисскую ведьму покоиться под деревом. Первая кровь на земле осталась теперь только в Сабран, и еще в Тани.

Долго они сидели в тишине, нарушаемой лишь потрескиванием огня. Наконец Сабран перебралась на скамеечку для ног, лицом к Эде, и их пальцы переплелись.

– Не смейся надо мной.

– Ты что-то смешное надумала?

– Может быть. – Сабран помолчала, собираясь с духом. – До дней Добродетели люди Иниса давали любовный обет. Обещали жить с возлюбленными одним домом. – Она не отпускала взгляд Эды. – Ты должна исполнить долг настоятельницы. А я свой – долг королевы Инисской. На время наши дороги разойдутся… но через десять лет, считая от этого дня, я встречу тебя на берегу Гнездовья. И где-нибудь мы найдем себе дом.

Эда взглянула на их соединенные руки.

Десять лет не видеть ее каждый день. Десять лет разлуки. От этой мысли стало пусто внутри.

Но она уже знала тоску по далекой любви. И знала, как перетерпеть эту боль.

Сабран не сводила взгляда с ее лица. И наконец Эда склонилась, чтобы поцеловать ее.

– Десять лет, – сказала она. – И ни единым восходом больше.

Имперский дворец остался таким же, как в день, когда госпожа Тани из клана Мидучи в прошлый раз входила в его залы. Ко времени заката она покинула зал Падучей Звезды, прошла, согревая ладони дыханием, мимо расчищавших дорожки слуг.

Набираясь сил для возвращения в стражу Бурного Моря, она служила неофициальной посланницей между Сейки и императором Двенадцати Озер. Вечный император был неизменно любезен. Он, как часто бывало, вручил ей письмо для доставки в Гинуру и немного побеседовал о событиях на других континентах.

В мире все было тихо, и только Тани не знала покоя. Что-то окликало ее из далекого прошлого.

Наиматун ждала ее в Большом дворе, в окружении нарядных лакустринских вельмож, на счастье касавшихся ее чешуи. Тани взобралась в седло, натянула перчатки.

– Ты с письмом? – спросила дракана.

– Да. – Тани похлопала ее по шее. – Готова, Наиматун?

– Как всегда.

Она взлетела, и довольно скоро под ними открылось море Солнечных Бликов. В его водах еще рыскали пираты. Правда, шли переговоры с Инисом, но красная болезнь никуда не делась, так что морской запрет пока действовал и, как подозревала Тани, должен был остаться в силе еще на некоторое время.