Саманта Шеннон - Обитель Апельсинового Дерева [litres]

Первыми сгорели лавандовые поля. Черный дым задушил вечерние сумерки. – Она покачала головой. – Все произошло так быстро. Змеи окружили Карскаро, не дав стражам добраться до древних укреплений. Фиридела не видели много веков. Он грозил сжечь все, если отец не явится к нему с данью.

– И он явился?

– В первый раз он послал подмену, но Фиридел учуял обман. Он сжег двойника, и отцу пришлось выйти, – сказала она. – Фиридел забрал его в горы. В ту ночь город погрузился в хаос. Люди решили, что настало второе Горе Веков, – да так оно и было. – Глаза Донматы потемнели от жестокой печали. – Здесь правил ужас. Тысячи пытались бежать, но единственным выходом были ворота Антианы, а их сторожили змеи. – Она закусила губу. – Отец вернулся с рассветом. Люди, увидев своего короля целым и невредимым, не знали, что и думать. Он сказал, что они станут первыми свидетелями рождения мира драконов – если будут покорны.

Вернувшись в стены дворца, отец приказал своему Совету присягнуть на верность Безымянному. Советники, слишком ошеломленные, чтобы спорить, разослали эту весть по всему свету. Они не смели спорить, когда он приказывал срыть укрепления. И когда сжег голубятни со всеми птицами. Я пыталась собрать силы для ответного удара – тщетно. Большего я не могла сделать, не поплатившись жизнью.

– Но в других частях страны не знали правды, – вставил Лот.

– Карскаро в ту ночь стал крепостью. Ни одна весть не пробилась наружу. – Она запрокинула голову, коснувшись затылком стены. – Змеи после пробуждения слабы. Фиридел год оставался в горе Фрума, копил силы. У меня на глазах он, руками отца, превращал мою страну в подножие своей власти. Я видела, как он уничтожает Шесть Добродетелей. Я видела, как проснулась и распространялась среди моего народа чума. И мой дом стал моей тюрьмой.

И тут Артелот Исток сделал то самое, от чего предостерегал его Гиан Харло.

Он взял Донмату Маросу за руку.

На ней были бархатные перчатки. Все равно опасность была велика, но Лот сделал это, не задумываясь.

– Ты – воплощение отваги, – сказал он, – а друзья из стран Добродетели тебя предали.

Донмата, сдвинув брови, взглянула на их руки. Лот задумался: когда ее касались в последний раз?

– Скажи, чем я могу помочь, – попросил он.

Она медленно накрыла его руку своей.

– Ты мог бы вернуться в спальню, – сказала она, подняв к нему взгляд, – и коснуться моего отца обнаженной ладонью.

Он понял не сразу.

– Ты хочешь… чтобы я заразился?

– Я объясню, – сказала она, – но, если ты согласишься, я дам тебе шанс бежать из Карскаро.

– Ты сказала, что город стал крепостью.

– Моей матери был известен выход. – Она опустила руку на узелок у себя на коленях. – Я прошу тебя перебраться через Веретенный хребет и доставить это эрсирскому посланнику Кассару ак-Испаду. Ты можешь доверить это только ему.

Она говорила о человеке, который вырастил Эду и восемь лет назад представил ее ко двору. Лот выпустил руку донматы, позволив ей развернуть шелк. Внутри была железная шкатулка, покрытая символами.

– Весной близ Перунты схватили женщину, которая искала корабль в Лазию. Ее пытали много дней, но не заставили говорить. Когда отцу показали бывший при ней красный плащ, Фиридел пришел в ярость. Он приказал, чтобы она умерла в мучениях.

Лот не знал, хватит ли у него сил дослушать до конца.

– В ту ночь я пробралась к ней. – Донмата прикрыла глаза. – Сперва я думала, что они вырвали ей язык, но, когда я напоила ее вином, она сказала, что ее зовут Йонду. Сказала, чтобы я, если мне дороги жизни людей, доставила ее шкатулку Кассару ак-Испаду. – Донмата помолчала. – Я сама убила Йонду. Фириделу сказала, что та умерла от ран. Так лучше, чем у ворот.

Лот сглотнул.

– Ее шкатулка была заперта, – продолжала донмата. – Открыть ее не сумели и понемногу забыли о ней. Мне нетрудно было ее выкрасть. Уверена, в ней что-то необходимое для нашей борьбы, а посланник ак-Испад знает больше меня.

Она пальцами обводила узор на крышке.

– Он, скорее всего, в Румелабаре. Тебе, чтобы попасть в Эрсир, минуя охраняемую границу, придется перевалить через Веретенный хребет. Теперь там обитает драконье племя, и безопаснее прийти туда зараженным, чтобы змеи, учуяв тебя, не нападали, – продолжала она. – Йонду поклялась, что посланник знает средство от чумы. Если доберешься до него вовремя, может быть, выживешь и сумеешь все рассказать.

Лот понял.

– Ты посылала принца Вилстана, – сказал он. – Или пыталась послать.

– Я все сделала так же. Показала ему отца и позволила из его собственных уст услышать, как умерла Розариан. А потом дала ему эту шкатулку. Но Чекан выжидал случая бежать и рассказать дочери, что здесь происходит. Он заверил меня, – сказала донмата, – что отдался чуме. Поняв, что это не так, я поспешила за ним. Он оставил шкатулку в тайном ходе под горами. Ясно, что он и не думал исполнять мое поручение… но мне трудно винить его за надежду вернуться к Сабран.

– Где он теперь? – тихо спросил Лот.

– Я нашла его недалеко от выхода из туннеля, – сказала она. – Амфиптера.

Лот обхватил руками лоб.

Амфиптеры были злобными родичами драконов, но лишенными лап и крыльев. Зато их мощные челюсти позволяли трясти жертву, как куклу, пока та не лишится сил.

– Я бы сохранила его останки, но едва решилась приблизиться – на меня напали. Я прочитала молитвы, как должно.

– Спасибо тебе.

– Я, вопреки видимости, верна Святому. А он теперь нуждается в нас, благородный Артелот. – Донмата тронула его за локоть. – Ты исполнишь мою просьбу?

Он сглотнул:

– А как же Китстон?

– Он может остаться здесь. Я за ним присмотрю. Или уйти с тобой – но тогда ему тоже придется заразиться.

Сам рыцарь Верности не мог бы ожидать от него такого. Кит и так слишком много сделал ради их дружбы.

– Фиридел будет видеть моими глазами? – спросил Лот.

– Нет. Твоя чума будет обычного рода, – ответила она. – Я проверяла.

Он предпочел не спрашивать как.

– Во дворце наверняка есть и другие сохранившие верность Святому. Почему не послать кого-нибудь из слуг?

– Я верю одной Приессе, а ее исчезновение вызовет тревогу. Я бы пошла сама, – добавила она, – но не могу оставить свой народ без сохранившей здравый рассудок Веталды. Пусть я бессильна их спасти, но должна остаться и, чем сумею, подрывать власть Фиридела.

Лот был несправедлив к донмате Маросе. Та была истинной слугой Добродетели, запертой в пустой скорлупе любимого когда-то дома.

– Меня уже не спасти, мой господин, – сказала она, глядя ему в глаза, – но для стран Добродетели есть надежда. То, что случилось здесь, в Искалине, не должно повториться.

Лот отвел взгляд от огненных опалов ее глаз и нащупал значок на своем дублете. Лот не сомневался, как поступила бы рыцарь Верности, будь она сейчас здесь.