Саманта Шеннон - Обитель Апельсинового Дерева [litres]

Ее история была не единственной. И другие королевы жертвовали собой ради Иниса. Наследие этих женщин несла на своих плечах Сабран Беретнет.

Эда свернула направо по усыпанной щебнем дорожке между розовыми кустами. В конце ее, стеной отгораживая дворцовые сады, поднимался Честенский лес – древний, как сам Инис.

Здесь располагались заглубленные в землю теплицы со стеклянной кровлей на чугунной раме. Вступая в их влажное тепло, Эда спугнула с крыши красногрудку.

В прудике плавали самоцветные лилии. Отыскав осенние крокусы, Эда присела и сняла с пояса ножницы. В обители женщины, желавшие зачать, пили настойку шафрана.

– Госпожа Дариан.

Она вздрогнула и подняла голову. Рядом стоял Обрехт Льевелин, в парчовом плаще с лисьим воротником.

– Ваше королевское высочество. – Разогнувшись, Эда присела в реверансе, спрятала крокусы под плащ. – Простите, я вас не увидела.

– Напротив, это я извиняюсь, что потревожил. Не думал, что кто-то еще встает в такую рань.

– Не всегда, но я люблю свет, когда солнце еще не встало.

– А я люблю тишину. Двор – такое шумное место.

– Что, придворная жизнь в Бригстаде так отличается?

– Может быть, и нет. Любой дворец полон глаз и сплетен, но здесь шепотки… Ну, мне не пристало жаловаться. – Он с трудом улыбнулся. – Смею спросить, чем ты занималась?

Эда остерегалась подобного любопытства, но Льевелин, на ее взгляд, был чужд коварства.

– Вы, конечно, знаете, что ее величество мучат ночные страхи, – ответила она. – Я искала лаванду, чтобы истереть в порошок и положить ей под подушку.

– Лаванду?

– Она дарит спокойный сон.

Обрехт кивнул.

– Наверное, стоит поискать в аптечном огороде, – посоветовал он. – Ты позволишь пойти с тобой?

Она удивилась, но отказать было невозможно.

– Да, конечно, ваше высочество.

Они вышли из теплицы, когда над горизонтом показался верхний краешек солнца. Эда гадала, должна ли она поддерживать беседу, хотя Льевелин, казалось, довольствовался морозной красотой утра и молча шел с ней рядом. Королевская стража следовала за ними в отдалении.

– Это правда, ее величество плохо спит, – заговорил он наконец. – Ее тяготит долг.

– И вас, должно быть, тоже.

– Да, но мне проще. Выносить нашу дочь предстоит Сабран. Сабран даст ей жизнь. – Он с натянутой улыбкой указал на Честенский лес. – Скажи мне, госпожа Дариан, что говорят сказки? Ходила ли среди этих деревьев Лесная хозяйка?

Эду пробрал озноб.

– Это очень старая легенда, князь. Признаться, я удивляюсь, что вы ее слышали.

– Мне рассказал один из новых инисских служителей. Я просил его посвятить меня в легенды и обычаи страны. У нас, в Ментендоне, конечно, есть наши лесные эльфы, красные волки и тому подобное… но сказка о ведьме – похитительнице детей представляется уж слишком кровавой.

– В Инисе когда-то лилось много крови.

– Верно. Благодарение Святому, это в прошлом.

Эда смотрела на стену леса.

– Сколько я знаю, Лесная хозяйка никогда здесь не бывала, – сказала она. – Ее дебри лежали к северу, у Златбука, где родился Святой. Люди в них бывают только во время весеннего паломничества.

– А… – Князь хмыкнул. – Какое облегчение. Я побаивался, что однажды, выглянув из окна, увижу ее на опушке.

– Бояться нечего, принц.

Вскоре они подошли к аптечному огороду. Он занимал двор у главной кухни, где уже растопили печи.

– Уступи мне эту честь, – попросил Льевелин.

Эда сняла с пояса ножницы:

– Конечно.

– Спасибо.

Они встали на колени у посадок лаванды, и Льевелин, по-мальчишечьи улыбнувшись, стянул перчатки. Верно, руки у него соскучились по работе. Слуги внутренних покоев делали за него все: подавали пищу, мыли волосы…

– Ваше королевское высочество, – заговорила Эда, – простите мое невежество, но кто правит Ментендоном в ваше отсутствие?

– Княжна Льети – наместница, пока я в Инисе. Я, конечно, надеюсь, что мы с Сабран со временем устроим так, чтобы я мог проводить дома больше времени. Тогда я смогу быть и консортом, и правителем. – Обрехт протянул стебелек между пальцами. – Моя сестра – стихийная сила, и все же я за нее опасаюсь. Ментендон – хрупкое государство, и наш княжеский дом еще молод.

Пока он говорил, Эда вглядывалась в его лицо. Обрехт смотрел на кольцо с узлом любви.

– Это королевство не менее хрупко, князь, – сказала она.

– Да, я начинаю это понимать.

Нарезав лаванды, он передал растения ей. Эда, встав, отряхнула юбки, но Льевелин, казалось, не спешил уходить.

– Как я понял, ты родилась в Эрсире? – спросил он.

– Да, ваше высочество. Я в дальнем родстве с Кассаром ак-Испадом, посланником при дворе Джантара и его супруги Саимы, и росла под его опекой.

Эту ложь она повторяла восемь лет. Теперь она давалась легко.

– А-а, – протянул Обрехт. – Стало быть, в Румелабаре.

– Да.

Князь снова надел перчатки. Взглянув через его плечо, Эда заметила ожидающую у входа в сад охрану.

– Госпожа Дариан, – негромко сказал князь, – я рад, что столкнулся с тобой нынче утром, потому что мне нужен совет по личному делу, если ты в нем не откажешь.

– В каком качестве, принц?

– Как дама опочивальни. – Он откашлялся. – Я хотел бы вывести ее величество на улицы, раздать народу Аскалона милостыню, а к лету пойти и дальше того. Как я понял, она никогда не объезжала свои владения. Прежде чем заговаривать об этом с ней… я подумал, не известна ли тебе причина?

Князь ищет ее совета. Какие перемены!

– Ее величество не выходит к своему народу со времени коронации, – объяснила Эда. – Из-за… королевы Розариан.

Льевелин нахмурился.

– Я знаю о жестоком убийстве королевы-матери, – сказал он, – но ведь это случилось в ее дворце, а не на улицах.

Эда вгляделась в его честное лицо. Что-то в нем располагало к искренности.

– В Аскалоне есть неразумные, опьяненные тем же злом, что осквернило Искалин: они жаждут возвращения Безымянного, – сказала она. – Ради этого они не откажутся покончить с родом Беретнет. Иным из таких удавалось проникнуть в Аскалонский дворец. Убийцы…

Льевелин помолчал.

– Об этом я не знал. – Его тревога заставила Эду задуматься, много ли рассказывала ему Сабран. – Им близко удалось к ней подобраться?

– Близко. Последний приходил летом, но я не сомневаюсь, что их хозяин не оставил замыслов против ее величества.

У князя окаменели челюсти.

– Понятно, – пробормотал он. – Я, конечно, не хочу подвергать ее величество опасности. А все же… для народов Добродетели она – светоч надежды. Теперь, после возвращения западников, людям необходимо напомнить, что она их любит, верна им. Тем более если придется поднимать налоги ради новых кораблей и оружия.

Он говорил серьезно.