Глен Кук - Крепость во тьме [книги 1, 2, 9] [сборник litres с оптимизированными иллюстрациями]

– Разве тут недавно не говорилось, что не следует слушать родных и друзей? – вмешался Тубал. – Великан близок к истине.

– Ты не знаешь моего отца.

– Воистину, – ответил Насмешник. – А он не знает дородного изрекателя мудрых мыслей. Так что, как говорится, – взаимно. Хэй! Госпожа, меня повергает в замешательство постоянная необходимость именовать собеседницу «прекрасная госпожа». Наверняка у тебя есть имя?

– Гм… да, конечно. Кирстен. Кирстен Хеербот.

– Кирстен. Прекрасно звучит – словно колокольчик. Вполне тебе подходит. Кирстен, может, договоримся? За небольшое вознаграждение я, могущественный инженер человеческих душ, берусь избавить тебя от пагубных посягательств родителя, а заодно и прочих ему подобных. Многого мне не требуется, ибо я путешественник, которому интересны иные края, и нуждаюсь лишь в постели и пище. Готов начать с последнего.

– Не знаю… как-то это… Ты вправду голоден?

– Голоден? – заявил Поло. – Великан уже положил глаз на коня на той стороне площади, призового скакуна главного судьи Дамхорста.

– Что ж, тогда идем. Вряд ли будет хуже, если я накормлю тебя ужином. Но тебе придется кое-что мне пообещать.

– И что же? – вздохнул Насмешник.

– Пусть Поло расскажет про священника и волшебный жезл.

– Отвратительно! – прорычал Тубал, пока Насмешник запихивал его в походную сумку. – Гадко! – пробормотала кукла уже изнутри.

Насмешник лишь ухмыльнулся.

Кирстен жила в небольшом доме на окраине Дамхорста, в тени мрачного замка барона Брейтбарта. Всю ее прислугу составляла старая горничная-кухарка. Сэру Вульфу, одному из тех самых рыцарей с большой дороги, не особо везло. Он оставил Кирстен дом, один золотой торговый нобиль и маленький кожаный мешочек с драгоценными камнями, который она нашла у него под рубашкой после того, как он умер у нее на руках. Золото могло прокормить ее месяц-другой, а драгоценные камни еще несколько лет, но жизни она, похоже, совсем не знала.

Насмешник вновь повторил, что главное ее богатство – красота.

Визит на ужин закончился тем, что он остался у нее на месяц. Днем Насмешник, настаивая на том, что у него есть собственная гордость, раскладывал на площади циновку и занимался своими обычными делами. Иногда ему удавалось заработать – людям нравилась развлекательная часть его надувательств. Часто и Кирстен приходила посмотреть. Казалось, Насмешник располагал нескончаемым запасом красноречия.

Вечерами он развлекал ее рассказами с Востока. Особенно ей нравились Тубал и Поло, знаменитые кукольные персонажи к востоку от гор М’Ханд. Соперничество городского щеголя с деревенским простаком, похоже, пользовалось всеобщей любовью. Традиционные сценки легко было приспособить как для сельской, так и для городской публики.

Время, близость и одиночество совершили чудо. Насмешник и Кирстен стали больше чем сообщниками, а потом более чем друзьями.

Чтобы справиться с отцом Кирстен, потребовалась определенная изобретательность. Насмешник воспользовался заработанным на площади для платы паре бандитов, которым поручил выпроводить старика за пределы города. До того без особого труда дошел смысл полученных им шишек и синяков, и он отправился восвояси.

Кирстен об этом, естественно, так и не узнала, постоянно удивляясь, что старик ни разу не нанес ей дружеского визита.

Насмешник слегка растерялся, – в конце концов, у него имелись свои планы, пусть и туманные, но тем не менее. И теперь все могло пойти прахом из-за случайно встреченной женщины. Впервые он связался с той, кто не была врагом или жертвой, и теперь не знал, что делать. Подобного с ним никогда не случалось.

Чем глубже он увязал, тем больше ему становилось не по себе. Его едва не охватила паника, когда однажды Кирстен упомянула, что встречалась со священником и священник хотел видеть его тоже. Он едва удержался от того, чтобы бежать без оглядки.

– Проклятье! – выругалась Кирстен несколько дней спустя. – У тебя есть какие-то деньги? Мои кончились.

– Была ужасная неделя, – солгал он, покачав головой. – Осенние дожди. Слишком холодно и грязно.

– Похоже, придется продать драгоценные камни. На прошлой неделе я говорила с Толваром, ювелиром с Главной улицы. Он сказал, что даст хорошую цену. Почему бы тебе не сбегать и не узнать, сколько он предложит?

– Одному? На ночь глядя? В городе, полном воров и бандитов? – У него отчаянно забилось сердце. Он не мог даже представить, что сумеет прожить хотя бы пять минут, имея при себе подобное состояние.

Его испортило собственное мировоззрение – он видел в каждом вора, такого же, как сам.

– Все у тебя получится, дорогой. Я тебя видела. К тому же кто будет знать, что у тебя с собой?

– Каждый. Я буду нервничать и слишком громко переживать.

– Не болтай глупости. – Она сунула в его пухлые руки кожаный мешочек. – Иди. Или завтра нам нечего будет есть.

И он пошел. Намерения его были вполне благими – все-таки Кирстен была его первой любовью. Искушение не мучило его, пока он не оказался на Главной улице.

Он замер, представив, сколько всего можно купить на эти драгоценности. Он подумал о Кирстен и неминуемом визите к священнику, о возможностях для азартных игр, которые открывали перед ним неограниченные средства. И еще раз о проклятом священнике…

Его охватила паника, и он бросился бежать, даже не сообразив, что оставил осла и инвентарь, пока не пересек границу королевства Алтея. К тому времени было уже слишком поздно – вернуться он не мог, навсегда прокляв себя в глазах Кирстен.

Ему было больно, и даже очень. На несколько недель он ушел в себя, что помогло ему избежать неприятностей. Но боль не проходила, и он начал пить, чтобы ее заглушить. А в Альперине, городке в Южной Алтее, он спьяну набрел на игроков в кости.

Ему страшно не везло – в подобном состоянии он попросту не мог играть разумно. Прежде чем ему дали уйти, он снова проигрался, благо хоть додумался до этого вновь обзавестись орудиями своего сомнительного ремесла.

Тяготы выживания алтейской зимой изгнали Кирстен из его мыслей – на нее уже не оставалось времени. Она покинула его навсегда, и с ней улетучилась его гордая решимость игрока и вора.

Он перестал задумываться о завтрашнем дне – будущее выглядело чересчур безрадостным, и он больше не пытался в него вглядываться. И чем меньше оно его волновало, тем более унылым оно становилось.

Насмешник угодил в парадоксальную ловушку: будучи полон жажды жизни и познания, он постоянно искоренял собственное завтра с помощью вина и дурацких преступлений.

Тамериция лежала к югу от Алтеи, втиснутая, словно длинная змея, между горами Капенрунг и алтейской границей. Насмешника занесло в Тамерицию весной, когда ему стало везти чуть чаще и заработанного хоть как-то хватало, чтобы душа могла удержаться в теле. Он потерял в весе, и у него начались приступы дрожи, которые иногда выдавали его, когда он пытался провернуть тот или иной сложный трюк.