Максим Ельцов - Интриги дядюшки Йивентрия [litres]

Сердце жалось куда-то наверх, не желая сваливаться во тьму пустоты и отчаяния. Тугим комочком оно с каждым ударом подбиралось все ближе к виртонхлейновскому горлу и даже запустило свои дрожащие от страха щупальца в уши. В ушах в сплошной мерный треск сливались удачно дополняющие друг друга пулеметные очереди страха и бега по пересеченной местности в условиях посредственной видимости.

Неожиданно раздался девичий визг чуть в стороне от прямого движения Йозефика. Чтобы остановиться, он тяжело налетел на покрытый желтой плесенью ствол давно плюнувшего на свой внешний вид бука. Только тут он заметил, что выбрался из ельника. Сопя, как отчитанный некомпетентным начальником кабан, Йозефик вглядывался в непроглядную зеленую стену, из-за которой донесся призывный крик самки. Не такой уж и призывный, но, как вы понимаете, опасность и ухаживания всегда шли под ручку у млекопитающих. И даже сейчас, когда ноздри существенно уменьшились в размерах, их союз остался достаточно крепок.

Йозефик оттолкнул от себя старое больное дерево, как надоевшую игрушку, и ломанулся на крик. Можно подумать, у деревьев нет чувств. Прогнившая ветвь рухнула на место, на котором еще мгновение назад стоял молодой человек, уже скрывшийся среди сочного молодого кустарника. Все, что ей удалось сделать, так это заставить огромную серо-бурую белку пригнуть голову, перед тем как та со всего хода влетела в нее и разнесла в щепки.

Йойк воспринял крики Сьомирины спокойно. Ничего свидетельствующего о том, что девушке грозит опасность, он, к своему сожалению, не услышал. А у него были очень чувствительные уши с калибровочными кисточками. Вообще-то он к Сьомирине особо теплыми чувствами не проникся, но глупая звериная привычка чуять вожака была куда сильнее личных предпочтений. Вообще дылды ему попались бестолковые. Вот сейчас этот Который-Кормит умудрялся два часа плутать по лесу. А ведь Йойк даже с высоты своего роста, не сильно отличающейся от нижней точки любого плевка, видел противоположную сторону узкой полоски леса, которая отделяла озеро, где они останавливались, чтобы его намочить, обобрать и унизить, от огромных просторов, полных незнакомого тяжелого запаха.

Вир Тонхлейн уже заворачивал на второй круг по лесу, когда на его плечо с нижних веток спрыгнул Йойк. Молодого человека повело в сторону, и он наконец выбрался на открытое место.

Вдаль по пологим холмам тянулись строгие ряды кустов с большими мясистыми листьями. Крупные белые цветки на них источали непривычный аромат, сквозь который было так же приятно дышать, как через промасленную ветошь. Жужжание насекомых наполняло воздух и каким-то подсознательным образом превращало свежий простор в палящий зной пустыни. У Йозефика по виску побежал ручеек гадкого пота. Один рукав этого ручейка по шраму на щеке перескочил к уголку губ, вызывая соленое жжение. Другой же мягко огибал линию подбородка, скользил по кадыку, далее его изгиб проходил по ключице и, наконец, разливался дельтой по груди. Йозефик расстегнул воротник как можно шире и ладонью протер пот. На ладони остались вызывающие желание почесаться и помыться темные катышки.

Посреди полей торчал поселок не пойми какого типа. Издали он был похож на пучок бледных поганок с яркими красными прыщами. Слишком узкие и высокие дома, казалось, опирались на один фундамент. Округлые крыши были сложены из светло-голубой черепицы, но эта голубизна еле проглядывала из-под слоя белой глазури, как на ромовой бабе.

– Твою-то псину, в этом лесу есть хоть один нормальный город? Что это за дыра? – тяжело дыша, спросил у летевшего мимо шмеля Йозефик.

– Бру-ж-ж-ж-ж-ж, – ответил шмель.

– Я так и знал!

Йозефик стянул с плеча Йойка и усадил на землю. Они уставились друг другу в глаза. Белка подозрительно прищурилась, учуяв подвох.

– Послушай меня, Йойк. Нам надо спасти нашего друга. Ведь как там говорится: спас – спасай дальше. Похоже на манипуляцию, но в принципе я с этим согласен. Так вот. Наш друг, Сьомирина, она попала в лапы плохих людей. Ей здесь больше некуда деваться, кроме как во всякие лапы лезть. Иди туда. – Молодой человек ткнул пальцем в сторону поселка, белка за пальцем не следила, поэтому была хамски развернута в необходимую сторону. – Иди. Ищи. Зови меня. Разрешаю действовать по обстановке. Ты меня понял?

Дослушивать и уж тем более отвечать белка не стала. Она заметила человеческое жилье и решила, что там-то точно есть еда. Не этот лесной хлам: орехи, ягоды, улитки и лоси, а настоящая еда. Бекона очень захотелось. Так что Йойк спокойно затрусил в сторону предполагаемых запасов провианта, понятия не имея, зачем Который-Кормит сотрясал перед ним воздух. Кстати, воздух был гадкий. Слащавый запах белых цветов откровенно бесил сурового беличьего вожака в отставке.

Когда Йойк оставил его в одиночестве истекать потом под гипнотизирующим жужжанием насекомых, молодой человек крепко задумался. Можно даже сказать, закручинился. Он сидел один на границе древнего леса и подозрительного поля, принадлежавшего предположительно безумным обитателям неизвестного поселения. Он практически находился посреди проклятого ничто. План спасения не строился из-за катастрофической нехватки информации. Оставалась импровизация.

Йозефик проверил револьвер. Покрытая вызывающей отвращение резьбой костяная рукоятка внушала уверенность в себе. Наличие этой тяжелой железяки оставляло только один вариант развития событий. Недавнее воспоминание о рассказах про Предпоследнюю войну, которых он в свое время наслушался в «Шорохе и порохе», только подтверждало правильность излагаемых револьвером тезисов и, помимо того, приправляло его вязнущие в зное мысли военными словечками и матерщиной.

Вир Тонхлейн распластался по земле и пополз в направлении, как он подумал, «вражеских укреплений, пес их так». С мясистых листьев ему за шиворот сыпались мелкие улитки, тля, сухие обломки листочков и комочки земли. Сухая земля забивалась в манжеты сорочки и, потревоженная, мелкой взвесью поднималась в воздух, чтобы тут же осесть на потной физии. В скором времени Йозефик принял облик ожившего терракотового ползуна.

На заре своей жизни человек учится ползать. Не так-то это просто, когда твой век уже близится к началу рабочего дня. Ходить-то куда проще. Проползая под очередным кустом и принимая за шиворот очередную порцию насекомых и бонусную молодую лягушку, Йозефик подумал, что пора уже учиться летать. Летать-то, должно быть, совсем легко.

Йозефик полз уже достаточно долго. По его расчетам, он уже должен был добраться до конца поля. Но конца поля что-то не попалось на его пути. В острой необходимости провести рекогносцировку он медленно встал. Его земляной панцирь с хрустом дал трещины в нескольких местах. После пребывания в подкустовой тени ему пришлось некоторое время привыкать к свету дневному. Во время акклиматизации о его лицо со звоном ударился тяжелый шмель и, проскрежетав лапками по цементированной щеке, развернулся и улетел в обратном направлении. Недоумению его не было границ – ходячая земля!