Франческа Флорес - Алмазный город [litres]

– Ты ведь и не желал мне победы в этой гонке, правда? – спросила она. – Не хотел, чтобы я открыла свою контору?

Последовала новая тягостная пауза. Затем Коль возразил:

– Неправда. Как раз очень даже хотел. Мы могли бы плодотворно сотрудничать. Тогда уж ни у одного придурка в этом городе не осталось бы против нас ни единого шанса. Но ты не справилась.

– И ты сразу меня бросил. Стал угрожать. Оставил всем на растерзание.

– Ты знаешь правила не хуже меня. Понимаешь, как устроена система. Ты была Клинком. Если оружие приходит в негодность, его выбрасывают.

Аина покачнулась и обо что-то споткнулась, но не упала – устояла на месте. Теперь пришло время отбросить все «системы» и «правила», которые послушный Клинок соблюдает по отношению к шефу, не задавая вопросов.

– Чей это был заказ? – сквозь зубы проскрежетала она. – Чьи деньги тебе так важны, что ради них можно выкинуть на помойку все годы моей беспорочной службы и сбросить их со счетов?

– Ты знала, чем рискуешь. – Коль медленно выговаривал каждое слово, будто обращался к маленькому ребенку. – Отдавала себе отчет в том, что берешь на себя самое трудное и важное дело за всю жизнь. Что я доверил его именно тебе. И все-таки провалила его. Что тут сложного? Чем больше тебе дано, чем выше ты стоишь в иерархии, тем сильнее враг старается сбить тебя с ног. Тем важнее ему это сделать! Ради чего стараюсь я? Только ради репутации нашего заведения. Ради того, чтобы вознести его как можно выше на пьедестал. Этот заказ я раздобыл и для тебя, и для себя, и для всех остальных ребят. И твой промах ставит под угрозу тоже всех нас. Я не могу жертвовать делом всей моей жизни во имя спасения одного неудачливого Клинка.

Закончив говорить, Коль наконец сунул руку под куртку. Аина содрогнулась, но сразу поняла – не за стволом.

А за маленькой фарфоровой статуэткой лошади с розовой ленточкой на шее. Это в ней когда-то играли отблески горячих угольков в доме родителей Аины. Это ее, как представлялось Аине в детстве, всегда обползали стороной пауки. Последний предмет, на который упал ее взгляд перед тем, как девочка убежала с места рокового преступления. Такая знакомая лошадка. Она никак не могла оказаться у него .

Все тело Аины напряглось. Весь мир перед нею словно обрушился, завертевшись в круговороте, – исчезли и прохладный ночной воздух, и причина, заставившая ее явиться сюда, и тени от фигур на крыше Хайма. Не осталось ничего, кроме нее самой, Коля и маленькой фарфоровой фигурки.

– Многие годы она служила мне своего рода талисманом, – признался он, повертев статуэтку в руке. – И раз ты сама явилась на смерть, то, наверное, заслуживаешь правды.

– Так это был ты… – выдохнула наконец Аина. Слова резали ей гортань как толченое стекло.

Ей-то казалось, она представляет себе все, на что Коль способен, все до конца: угрозы, запугивание, отказ от нее, стрельбу по ней прямой наводкой, психологическую обработку – мол, без него она пропадет.

Оставалось только одно, самое ужасное. И вот, оказывается, и это он уже совершил – десять лет назад.

Когда она вновь заговорила, страшная истина в собственных устах прозвучала для нее самой так невообразимо, так невероятно, что голос показался чужим, как с того света.

– Ты убил моих родителей.

Сколько дней и ночей Аина стирала из памяти картины той ночи клеем. Старалась снова и снова. И в какой-то мере это получалось. Некоторые из них уплывали куда-то вдаль – например, лицо стрелка.

Но вот теперь воспоминания разом вернулись с такой ясностью, словно все случилось вчера. Вот она – опять маленький ребенок и вынуждена смотреть, как вырывают из ее жизни папу и маму.

Тем вечером она играла с кошкой, забредшей в дом с улицы. Играла у самой угольной печки, за которой стояла фарфоровая лошадка.

Вдруг снаружи донесся какой-то тихий звук. Аина не поняла, что случилось, но родители украдкой обменялись взглядами и одними губами велели дочери спрятаться.

В ужасе девочка забилась под стол, где было темно, и пауки сразу кинулись со всех сторон к ее детским сандаликам. Ей больше всего на свете хотелось стряхнуть их с себя, но она заставила себя оставаться неподвижной – так всегда поступали родители, если мимо по подземному тоннелю проходил патруль Алмазной гвардии. Аина не сводила взора со списка Нос-Инокена, упавшего рядом со столом на пол – Матери ведь должны помочь, правда?

На маме Аины в тот вечер был синий халат, руки у нее давно покрылись морщинами от стирки чужой одежды – целыми днями, за нищенскую плату… Отец, в специальной униформе, обязательной для всех фабричных рабочих, встал навстречу нежданному гостю, который решительно распахнул дверь в их жилище, сооруженное из кусков металлолома.

В руках вошедший держал пистолет. Аина уставилась на него из своего укрытия.

Большая часть фигуры посетителя оставалась в тени – единственная свеча отбрасывала очень слабый отблеск.

Однако девочка разглядела неприятно-хмурую гримасу, словно высеченную на его лице, как будто с нею он и родился. Глаза были холодны, как лед. Он поднял ствол.

Выстрел разорвал тишину. У Аины перехватило дыхание. Девочку словно отбросило спиной к стене. Мама упала на пол. На месте ее головы образовалось красное месиво. Преступник выпустил еще четыре пули подряд. Аину под столом подбрасывало при каждом. Папино тело бешено закрутилось, затряслось, и, когда оно рухнуло рядом с маминым, Аина на дрожащих ножках сумела выбраться из дому через черный ход. Вскарабкавшись на крышу, она остаток ночи провела там не сомкнув глаз. Ей не хотелось никогда больше никуда идти.

Четыре года спустя она приняла руку помощи от человека, который оставил ее без родных и крыши над головой.

– Выйдя из тюрьмы, я узнал, что мой бывший шеф из Стервятников убит, – сквозь пелену жутких воспоминаний прорвался голос Коля. – Ну я и подмял под себя его банду и его дело. Основал Хайм. Это случилось всего через два года после войны. Тогда еще не приняли никаких особых законов касательно инозенов и подпольных торговцев алмазами, но всякий, кто пришьет кого-то из них или наведет на них Алмазную гвардию, мог рассчитывать на щедрую награду. Мне платили за то, чтобы выслеживать инозенов на катакомбных богослужениях, накрывать их потом на дому и вышибать мозги. На одном таком богослужении я и увидел маленькую девочку-миланку с родителями. Ты напомнила мне ту подругу, которую я выдал властям, а потом сбросил в шахту Башенной тюрьмы. Я подумал: если смогу убить тебя, так на нее похожую, ну и твоих предков заодно… то докажу сам себе, что справился с дурацким чувством вины и для новой жизни полностью созрел. Мне было четырнадцать. Когда ты выскользнула из дома, я мог тебя достать, но… ты мне еще кое на кого показалась похожей. На меня самого. Такая молодец, ушла от опасности, нашла единственно правильный выход. Хоть я и стал уже законченным киллером, а решил позволить себе маленький акт милосердия. Сохранил тебе жизнь. И это дало мне ощущение… понимаешь, будто у меня все-таки есть выбор. Что от меня лично что-то зависит. Не так ли поступают в этом городе все? Забирают себе жалкие крохи свободы повсюду, где только удается их обнаружить, а потом хранят в душе про запас. Хоть и понимают, что рано или поздно эти крохи их погубят.