Ингерсол Локвуд - Невероятное подземное путешествие барона Трампа [litres]

Быстро вытащив свои пистолеты, я поднес дула поближе к воде и в тот же миг разрядил их. Эффект был потрясающий. Подобно удару страшной молнии, грохот разнесся по этим обширным и безмолвным залам, пока не показалось, что огромная сводчатая крыша скалы каким-то ужасным сотрясением природы с грохотом и ревом обрушилась на поверхность этих черных и медлительных вод! Когда дым рассеялся, я увидел странное, но долгожданное зрелище. Десятки тысяч огромных крабов безжизненно плавали на поверхности реки, их панцири раскололись от сотрясения по всей длине их тела.

Это оказалось мастерским ударом с моей стороны, и, дорогие друзья, поверьте мне, когда я скажу, что глубоко вздохнул, когда положил свои серебряные весла на шплинты и, очистив свою лодку от роя ошеломленных ракообразных, принялся грести изо всех сил!

Дорогая жизнь! Ах, да, до чего же жизнь дорога, ибо чья жизнь не дорога каждому, даже если она временами кажется темна и мрачна? Разве не всегда есть что-то или кто-то, ради чего стоит жить? Разве не всегда есть проблеск надежды, что завтрашнее солнце взойдет ярче, чем сегодня утром? Как бы то ни было, я повторяю, что грёб изо всех сил, пока Балджер держал румпель и удерживал нашу хрупкую лодку из полированного панциря на середине потока.

Стал ли воздух на самом деле холоднее, или это был просто естественный холод, который так часто поражает человеческое сердце после того, как оно бьется и трепещет с чередованием надежды и страха, я в то время понять не мог; но внезапно я обнаружил, что мне холодно.

Впервые с тех пор, как я спустился в подземный мир, холод стал покусывать кончики моих пальцев; эта мягкая, благоухающая июньская атмосфера исчезла, и я поспешил надеть отороченное мехом пальто, которым в последнее время почти не пользовался.

В этот момент одно из моих весел ударилось о какое-то твердое вещество, плавающее в воде. Я протянул руку, чтобы потрогать его. К моему великому удивлению, это оказался кусок льда, и очень скоро еще один, и еще одна льдинка проплыли мимо нас.

Мы, несомненно, входили в область, где было достаточно холодно, чтобы образовался лед. Я не жалел об этом, потому что, по правде говоря, и Балджер, и я начинали ощущать последствия нашего долгого пребывания в каменных камерах этого подземного мира, атмосфера которого, хоть и мягкая и теплая, но все же не обладала свойствами открытого воздуха.

Ледяные пещеры были бы полной переменой, и холодный воздух, без сомнения, заставил бы нашу кровь трепетать в наших венах, как если бы мы катались на санях в верхнем мире зимней ночью, когда звезды мерцают над нашими головами, а снежные кристаллы скрипят под нашими полозьями.

Вскоре огромные сосульки все чаще стали усеивать каменную крышу над рекой, а валы и столбы льда, смутно видимые вдоль берега, казалось, стояли там, как безмолвные часовые, наблюдая за нашей лодкой, пробирающейся через все больше сужающийся канал.

Слабый отблеск света достиг нас неведомо откуда, так что, напрягая зрение, я увидел, что река сделала поворот и вошла в огромную пещеру с крышей и стенами изо льда, покрытых резьбой и украшенных вырезанными в фантастических глубинах нишами, полками, карнизами и фигурами настолько причудливыми, что мне показалось, что я вошел в какой-то огромный зал скульптур, где герой и воин, нимфа и девушка, пастух и ловец птиц заполнили эти полки и ниши в великолепном множестве.

Дальнейшее продвижение по воде стало невозможным, так как глыбы льда полностью закрывали реку. Поэтому я решил высадиться, вытащить лодку на берег и продолжить путь пешком.

Таинственный свет, который до сих пор отбрасывал бледное мерцание, как арктическая ночь, на ледяные стены и крыши этих безмолвных покоев, теперь начал усиливаться, так что мы с Балджером без труда пробирались вдоль берега. Замёрзшая река извивалась перед нами, как широкая лента льда через пещеры и коридоры.

Внезапно я остановился и застыл так же неподвижно, как окружавшие меня льдины фантастических форм. Что бы это могло значить? Может быть, мои глаза ослабли от долгого пребывания в подземном мире, и теперь жестоко разыгрывают меня? Конечно же, ошибки быть не может! – прошептал я себе под нос. Тот свет, что льет свое великолепное сияние на эти шпили и вершины, на эти ледяные башни и башенки, – это солнечный свет верхнего мира! Неужели мое чудесное подземное путешествие закончилось, и я снова стою на пороге верхнего мира?

Балджер тоже узнал этот поток солнечного света и, разразившись радостным лаем, помчался вперед, чтобы первым ощутить его ласковое тепло после нашего долгого путешествия по темным и безмолвным коридорам подземного мира.

Но я не решался довериться своим глазам и, опасаясь, как бы он не попал в какую-нибудь засаду, позвал его к себе.

Вместе мы пошли вперед как можно быстрее. Теперь я понимаю, что мы приближаемся к концу обширного коридора, по которому шли уже некоторое время, и что мы стоим у входа в огромную подземную область, освещённую настоящим солнечным светом. Она простирается так далеко, насколько хватает глаз, и крыша, которая охватывает этот огромный подземный мир, так высока, что я не могу разглядеть, ледяная она или нет. Всё что я могу видеть – это то, что через одну из ее наклонных сторон струится могучий поток солнечного света, который беспрепятственно изливает свое великолепие на широкие дороги, обширные террасы, отвесные парапеты и пологие берега этого ледяного мира. Может ли быть так, что одна сторона этой могучей горы, которую природа возвела здесь и установила, как остроконечную крышу, над этой обширной подземной областью, представляет собой гигантское ледяное окно, через которое солнечный свет внешнего мира струится таким величественным образом, как тихий водопад света, подобный потоку солнечных лучей? Нет, этого не могло быть; ибо теперь, при втором взгляде, я увидел, что этот поток света, струящийся по склону горы, прошел сквозь нее, как мощный пучок лучей, и, ударив в противоположные стены своим блеском, стократно усилился, отразился в тысяче направлений, затопив всю область своим сиянием и угасая слабым жемчужным мерцанием в обширном проходе, где я впервые заметил его.

И поэтому я понял, что природа, должно быть, установила гигантскую линзу, две тысячи футов или больше в диаметре, в наклонном склоне этой полой горы – совершенную линзу из чистейшего горного хрусталя, которая, собирая в своем таинственном лоне солнечный свет внешнего мира, бросала его – ярко сияющий и ослепительно белый – в мрачные глубины этого подземного мира, так что когда солнце поднималось там, оно поднималось и здесь, но оставалось холодным, и не приносило ни тепла, ни другой радости, кроме света, в эту подземную область, которая тысячи веков лежала запертой в хрустальных объятиях замерзших озёр, ручьёв, рек и водопадов, когда-то бурлящих, текучих и стремительно несущихся по прекрасным землям верхнего мира, но внезапно остановленных каким-то прорывом могучих сдерживаемых сил и повёрнутых вниз, в эти ледяные глубины, обречённые на вечный покой и безмолвие. Все эти и многие другие мысли промелькнули в моей голове, когда я стоял, глядя на эту могучую линзу в оправе из могущественной скалы.