Ингерсол Локвуд - Невероятное подземное путешествие барона Трампа [litres]

– Кого я имею удовольствие встретить в этой прекрасной части подземного мира?

Мужчина растерянно посмотрел на меня и ответил:

– Я счастлив сказать, что я действительно не знаю.

– Но, сэр, ваше имя! – настаивал я.

– Я его забыл много лет назад, – был его замечательный ответ.

– Но ведь, сэр, – воскликнул я довольно раздраженно, – вы ведь не единственный обитатель этого прекрасного подземного мира, у вас есть родственники, жена, друзья?

– Да, благородный незнакомец, – ответил он медленно и размеренно, – там, дальше по берегу, есть люди, и они добрые, милые души, хотя я забыл их имена, и у меня есть тоже очень слабое воспоминание, что двое из этих людей – мои сыновья. Стоп! Нет, их имена тоже ушли от меня, я забыл их в тот день, когда мое собственное имя выскользнуло из моей памяти!

Произнеся эти слова, он резко откинул назад голову, и я услышал странный щелчок внутри нее, как будто что-то соскользнуло с места. В тот же миг в моей голове промелькнуло таинственное выражение, использованное мастером мастеров, доном Фумом.

Гремучие мозги! Да, так оно и было! И теперь я был уверен, что стою перед одним из любопытных людей, населяющих подземный мир, которым дон Фум дал странное имя «гремучие мозги», или «забывчивые счастливцы».

Я так обрадовался, что едва удержался, чтобы не броситься к этому кроткому и мягкому человеку, в голове которого только что раздался резкий щелчок, и не схватить его за руку. Но я побоялся шокировать его столь бурным дружеским приветствием и потому ограничился фразой:

– Сэр, вы видите перед собой не кого иного, как знаменитого путешественника барона Себастьяна фон Трампа!

Но, к моему величайшему изумлению и к ещё большему огорчению, он лишь на мгновение обратил на меня свои странные глаза, устремлённые куда-то вдаль, а затем снова принялся созерцать красиво окрашенную водную гладь, словно я и не открывал рта. Это было самое необычное обращение, которое я испытал с тех пор, как спустился в подземный мир, и я уже готов был возмутиться, как подобает истинному рыцарю и особенно из рода фон Трампов, когда краткое описание доном Фумом жителей Страны Гремучих мозгов или Забывчивых счастливцев, промелькнуло у меня в голове.

В стране Забывчивых счастливцев. Первая встреча.

Он писал: «Усилиями силы воли они веками старались разгрузить свой мозг от бесполезного запаса знаний, накопленных их предками, и естественным следствием этого было то, что мозги этих любопытных людей, называющих себя счастливыми забывальщиками или забывчивыми счастливцами, освобожденные от всякого труда и напряжения мысли, совершенно усохли, так что у многих их сородичей мозг подобен сморщенному ядру прошлогоднего ореха и издает характерный звук, когда они внезапно резко поворачивают голову.

И мне нет нужды напоминать тебе, о читатель, – заключил дон Фум в своем знаменитом труде „Мир внутри мира“, – что самый из этих счастливцев – тот, чья голова издает самый громкий и резкий звук, ибо именно он забыл больше всего».

Вы можете получить лишь слабое представление, дорогие друзья, о моем восторге от перспективы провести некоторое время среди этих любопытных людей – людей, которые с абсолютным ужасом смотрят на знания, как на единственное, от чего необходимо избавиться, чтобы счастье смогло войти в их человеческое сердце.

Никакая радость не может сравниться с радостью этакого счастливца, когда он, пожав руку друга, обнаруживает, что забыл даже свое имя; и нет ни одного дня хорошо проведенного в этой стране, в конце которого житель не мог бы воскликнуть: «Сегодня мне удалось забыть то, что я знал вчера!»

Наконец мой счастливец поднялся со своего места и спокойно удалился, даже не пожелав мне доброго дня; но я твердо решил, что от меня не так легко отделаться, поэтому я громко крикнул ему вслед, и Балджер, следуя моему примеру, принялся лаять, после чего тот обернулся и сказал:

– Прошу прощения, счастлив сказать, но я совсем забыл тебя и твое имя тоже. Дай-ка посмотреть, как ты излучаешь? (Он сравнивал меня с животными в воде.)

Я был более чем склонен выйти из себя из-за этого оскорбления, ведь он причислял меня, человека, к простой медузе; но при всех обстоятельствах я счел за лучшее держать себя в руках, ибо вполне мог себе представить, что, судя по размеру моей головы и полному отсутствию всякого звука внутри нее, мне не суждено быть особо желанным гостем среди этих счастливых и весьма забывчивых людей и потому, проглотив оскорбленные чувства, я отвесил очень низкий поклон и попросил этого любопытного джентльмена быть настолько любезным, чтобы проводить меня к его народу, среди которого я хотел бы остаться на несколько дней.

Счастливец спокойно продолжал свой путь по извилистой тропинке, которая огибала сверкающую реку, очевидно и несомненно не осознавая того факта, что Балджер и я следовали за ним по пятам. Через полчаса или около того этого безмолвного пути он вдруг остановился и, обратив свое спокойное лицо к свету, казалось, был так погружен в свои мысли, что я несколько мгновений не решался заговорить с ним. Но так как не было никаких признаков того, что он собирается прийти в себя, я осмелился спросить его о причине задержки.

– Рад сообщить, – заметил он, даже не удостоив меня взгляда, – что я забыл, какая из этих двух дорог ведет к моему дому.

Что ж, перспектива была, конечно, неприятная, и я не знаю, что бы мы делали, если бы Балджер не решил для нас эту трудность, выбрав одну из тропинок и помчавшись вперед с ободряющим лаем, зазывая нас следовать за ним.

Когда я заверил своего забывчивого счастливца, что ему не нужно бояться мудрости этого выбора, он вздрогнул почти от ужаса, ибо вы должны знать, дорогие друзья, что счастливцы боятся знания больше, чем мы-невежества. Для них это мать всех несчастий, источник всего недовольства, причина всех ужасных бед, которые обрушились на мир и людей в нем.

– Мир, – печально сказал мне один из забывчивых счастливцев, – был когда-то совершенно счастлив, и у человека не было имени для своего брата, и всё же он любил его, как горлица любит свою половинку, хотя у него нет имени, чтобы позвать ее. Но, увы, однажды этому счастью пришел конец, ибо среди людей разразилась странная болезнь. Их охватило дикое желание придумывать имена для вещей; даже много названий для одного и того же и разные способы делать одно и то же. Эта странная страсть так разрослась в них, что они тратили всю свою жизнь на то, чтобы всячески ее себе усложнить. Они строили разные дороги к одному и тому же месту, шили разные одежды для разных дней и готовили разные блюда для разных праздников. Каждому ребенку они давали по два, по три и даже по четыре разных имени, для разных ног шили разную обувь, а одна семья больше не удовлетворялась более одной бутылкой для питья. И вы думаете, они остановились на этом?