Кристель Дабо - Граница миров

Рот Крестного растянулся до самых ушей.

– Ах, вы имеете в виду Другого? Поговорим начистоту, экс-мадам. Ваш Другой для меня фигура слегка абстрактная. Ведь именно из-за вас барон Мельхиор убил моих гостей. Из-за вас старушка Хильдегард покончила с собой. Из-за вас моя связь с Паутиной была разорвана и сестры отвергли меня. Говорите, спасение мира? Мой вы разрушили.

Маленькая-Очкастая-Дама оглядела Крестного с отрешенной сосредоточенностью. Как заметила Виктория, от которой не ускользала ни одна деталь, ее глаза за стеклами очков не отражали света ламп. И сама Маленькая-Очкастая-Дама не отражалась ни в стекловидной поверхности шахматной доски, ни в стоящем на столе сифоне с водой. Она никогда нигде не отражалась.

– Значит, решил поиграть теперь в эту игру, экс-посол? Отлично. – Ее пешка съела одну за другой пешки Крестного, как и предвидела Виктория. – Барон Мельхиор от моего имени убил твоих гостей, но разве не твоим долгом было обеспечить им убежище? Матушка Хильдегард покончила с собой, чтобы лишить меня своих свойств, но разве ты когда-нибудь предлагал ей хоть что-то, ради чего имеет смысл жить? А что до твоих сестер, тебе не приходило в голову, что они только и ждали предлога отделаться от слишком назойливого брата? Я вот лично думаю, что ты зашорил… то есть разрушил свой мир сам. И оставил за собой посольство в полном разброде, опозоренных жен и оскорбленных мужей. Ты всегда был помехой для своей семьи, для нашей семьи. Когда ты умрешь, по тебе никто не затоскует, как и ты не затоскуешь ни по кому.

Крестный взглянул на доску своего разгрома. Он по-прежнему улыбался.

– Когда я умру, – тихо повторил он. – Вы же знаете, верно? Как давно вы в курсе?

– Я принимала твой облик и была тобой, – сказала Маленькая-Очкастая-Дама. – Пусть недолго, но достаточно, чтобы почувствовать плотью пожирающую тебя болезнь. Болезнь, которая унесла твоих родителей и теперь день за днем распространяется в тебе. Мы оба знаем, что твои счета удалены… то есть что твои дни сочтены. И мы оба знаем, что если ты избегаешь сестер, то из страха при мысли, что и их дни – тоже.

Виктория никогда не понимала разговоров взрослых; теперь же что-то в ней и вокруг нее, какое-то новое нечто понимало всё. Но совсем не этому «нечто» вдруг захотелось кричать. Крик рвался из самой Виктории. Впервые за долгое время Маленькая-Очкастая-Дама, прищурившись, повернула голову в ее сторону, словно уловив этот молчаливый вопль.

Крестный издал смешок, потирая знак Паутины между бровями.

– Моя собственная открытость обернулась против меня. Вынужден признать, что вы правы, экс-мадам, за исключением маленькой детали: по крайней мере одной особы я точно не избегаю и мне будет ее не хватать.

Виктория услышала только конец фразы. Словно судорога прошла по мертвой зоне. Картины попадали со стен, шахматная доска перевернулась, а Крестный упал в объятия Маленькой-Очкастой-Дамы.

– Ну надо же, – сказал он, высвобождаясь. – Что там еще разнесла наша экс-механик?

– Это не я, – проворчала Дама-с-Разными-Глазами.

Держа по дрели в каждой руке, она только что открыла дверь, через которую ушла чуть раньше; Балда просочился следом.

– Это оно.

И она указала на дыру размером с тарелку, которая появилась прямо посреди ковра. Все нагнулись над ней. Дыра выходила в беззвездную тьму, но вот чего ни один из них не сумел разглядеть, так это рожденного ею водоворота. Бури отголосков. Виктория почувствовала, как ее втягивает туда, словно в открытый слив; некая сила грозила сейчас унести ее даже не в глубину ванны, а гораздо дальше.

– Обрушения, – пояснила Маленькая-Очкастая-Дама. – Другой раскалывает пространство, и даже мертвая зона не может устоять. Теперь ты мне веришь, Янус?

Она повернулась к гигантскому Мужчине-Женщине, стоящему там, где секундой раньше никого не было. Он тоже с крайне удрученным видом разглядывал дыру посредине ковра, накручивая на палец свой длинный ус.

– На самом деле у меня не осталось выбора. Пустоты´ всё больше, а земли´ всё меньше. И если вы не покидали мертвой зоны, señora Дийё, значит, проблема в чём-то другом.

– Дай мне последнее свойство, которого мне не хватает, Янус. Позволь мне отыскать Другого, пока он не увлек весь мир, включая твой ковчег, в бездны.

– Ваш Другой, señora , еще более неуловим, чем я. Я велел своим лучшим Эгильерам определить его местоположение. Это ни одному из них не удалось.

– Чтобы найти, нужно гнать… то есть знать, что ищешь. Вы не знаете Другого, как я его знаю. Сделай из меня своего Эгильера, Янус, и всё придет в норму.

– Гибельная идея, – заметил Крестный.

– Дерьмовая идея, – подхватила Дама-с-Разными-Глазами.

Виктория не узнала, каков был ответ Мужчины-Женщины. Она больше ничего не слышала. Водоворот заглатывал звуки и формы. Маленькая-Очкастая-Дама, казалось, внезапно ее заметила, и все тени, мятущиеся у нее под ногами, жадно простерли к Виктории руки. Тысячи рук, но ни одной не удалось схватить ее. Водоворот унес ее далеко от поверхности, к таким глубинам, где уже не было границы между ею и не ею.

Она забыла Крестного, Маму и дом.

Она забыла Викторию.

В те времена, когда Офелия проходила обучение в «Дружной Семье», у нее была одна обязанность, которую она ненавидела больше любой другой: прочистка сливных труб в душевых. Всё наиболее неприятное, что выделяется телом, скапливалось там в форме волокнистой каши, которую следовало регулярно вытаскивать из сливов, чтобы избежать засоров, особенно если душевые используются сообществом мужчин и женщин всех возрастов. Вонь из сливов общежития шла невыразимая.

Именно такой запах и пропитывал весь дирижабль.

Кабины, трюмы и туалеты были переполнены пассажирами. Они прижимали к себе те немногие личные вещи, которые смогли унести в момент облавы; какой-то мужчина судорожно вцепился в тостер, не позволяя никому отнять его. Некоторые были настолько измотаны, что лежали прямо на полу, не протестуя, даже когда другие задевали их ногами.

В царящей кругом жаре было что-то животное, первобытное.

Когда ведущую к трапу дверь закрыли, Торн остался стоять, застыв на пороге. Каждый пассажир представлял для него алгебраическую переменную, которую следовало вписать во всё более сложное уравнение. С привычной маниакальностью он уже открывал свой флакон с дезинфицирующим средством.

– Иди за мной, – сказала ему Офелия.

Она наконец-то справилась со строптивыми сандалиями. Прокладывая дорогу, она просила других подвинуться, чтобы дать пройти, не раз получая в ответ недовольное ворчание. С момента, когда она проснулась в часовне, ей не удавалось идти по прямой – она невольно пыталась выправить движения, которые больше в этом не нуждались. Несмотря на все усилия избежать соприкосновений, она читала разную одежду, всё больше и больше пропитываясь страхом, гневом и горем. Семейные говоры почти всех ковчегов смешивались, накладываясь друг на друга. Помимо дежурных лампочек свет исходил от штампов, сияющих на лбах тех нелегалов, кому удалось скрыться из амфитеатра. Всё, что осталось от космополитизма и разнообразия Вавилона, сконцентрировалось здесь.