Робин Хобб - Судьба убийцы [litres]

Вода правда стала ниже или мне кажется? Возможно. Я воспрянула духом и рванулась вперед, ссутулившись, борясь с волнами. Когда я снова подняла голову, Двалия уже стояла у ворот, препираясь со стражниками, которые не спешили их открывать. С другой стороны горстка людей ожидала, когда можно будет покинуть остров. Судя по их усталому виду и кожаным и тканым фартукам, это были слуги Слуг. Возможно, они отработали свое и хотят вернуться домой.

Я выбралась на сушу рядом с Двалией. Она неожиданно развернулась ко мне, схватила за шиворот, подтащила к стражнику и встряхнула так, что чуть не приподняла над землей.

– Нежданный Сын! – прорычала она. – Думаете, Четырем понравится, если из-за вас он предстанет перед ними позже?

Стражники переглянулись. Самый высокий спокойно посмотрел на Двалию:

– Ты про старую сказку?

Тут нас догнал трясущийся Виндлайер, и стражник толкнул товарища:

– Это же Виндлайер. Уж этого-то пролазу-евнуха я везде узнаю. Значит, она и правда Двалия. Пропусти их.

Ворота открыли, и мы вошли. Двалия по-прежнему тащила меня за шиворот. Я старалась не сопротивляться, хотя для этого приходилось идти на цыпочках. Не могла оглянуться и посмотреть, идет ли за нами Виндлайер, но слышала, как с глухим скрежетом вернулся на место засов.

Перед нами протянулась дорога, присыпанная коричневатым песком, который поблескивал на солнце. Тропа была прямая и пустая. Слева и справа раскинулся скалистый берег. Только человеческие руки могли сделать его таким пустым и плоским. Никто не смог бы пересечь это пространство незамеченным. Никогда еще не доводилось мне видеть землю настолько безжизненную. Ни травинки, ни насекомого. Глаз только и отдыхал что на валяющихся тут и там камнях размером с ведро. Двалия вдруг выпустила мой воротник.

– Поторапливайся. И помалкивай, – велела она и снова зашагала вперед своим походным широким шагом.

Промокшие, безнадежно испорченные юбки хлопали ее по ногам. Я, как могла, старалась поспевать за ней. Потом подняла глаза на крепость, и голова у меня пошла кругом еще больше, чем от игры солнца на морской ряби. Белые стены твердыни искрились. Мы шли и шли, а она как будто не становилась ближе. Со временем я начала понимать, насколько же эта крепость – или замок? или дворец? – больше, чем мне сперва показалось. С палубы корабля я видела восемь башен. Отсюда, снизу, были видны только две, и бесформенные головы, венчавшие их, походили на черепа. Я ковыляла вперед под палящим солнцем, опустив голову и прикрыв глаза, спасаясь от яркого блеска. Всякий раз, когда я осмеливалась взглянуть вперед, огромное строение в конце длинной дороги выглядело иначе.

Когда мы подошли так близко, что я могла увидеть гребни стен, только запрокинув голову, оказалось, что стены украшены узорчатыми барельефами. Не считая их, стены были белые и гладкие: я не могла разглядеть снизу ни окон, ни даже бойниц, ни дверей. С этой стороны проникнуть в замок было невозможно. Тем не менее дорога вела все прямо и прямо. Барельефы, белые на белом фоне, были намного выше человеческого роста и сверкали даже ярче, чем сами стены. Я присмотрелась к ним, но вскоре отвела глаза и зажмурилась, так ослепительно они блестели. Однако изображения стояли передо мной, даже под закрытыми веками.

Они были мне знакомы.

Этого не могло быть, но я знала, что́ это. Знала из воспоминаний о прошлом, которого не было, или о будущем, которое еще не настало. Этот плющ вился в моих снах. Я нарисовала его на обложке дневника, использовав как рамку для своего имени. На моем рисунке у лозы были листья и цветы-раструбы. Я ошиблась. Это было абстрактное изображение. И тут мне впервые пришло в голову, что художник пытался передать идею, и я, кажется, знаю, что он имел в виду. Это же река, водопадом рушащаяся из настоящего и дробящаяся на тысячи, нет – миллионы, нет – бесчисленное множество рукавов-будущих, и каждый из рукавов тоже разветвляется на бесконечное число возможных исходов. И среди всего этого многообразия вьется единственная, до невозможности узкая, сверкающая тропа – будущее, которое может и должно осуществиться. Если верно направить события. Потому что при условии, что Белый Пророк видит сны, хранит веру и прилагает усилия, чтобы направить мир на нужный путь, время потечет именно туда.

Я открыла глаза – прикрыла их лишь на мгновение, – и барельеф вновь предстал передо мной. И несмотря на все, через что я прошла по дороге, что мне пришлось вытерпеть, и всю мою ненависть к тем, кто привел меня сюда, меня вдруг охватило чувство возвращения к истоку. Наконец-то я здесь.

С каждым шагом мне становилось все яснее: я должна быть здесь. И именно сейчас. Никогда прежде я не знала чего-либо о себе с такой пронзительной ясностью. Дюжина виденных снов всколыхнулась в моей памяти, и я вдруг увидела, как они пересекаются с другими снами, являвшимися мне прежде. Смутный замысел стал кристально четким. Такой же прилив уверенности я ощутила в тот день, когда освободила свой язык. Только однажды до этой минуты мне довелось так ясно увидеть пути – в тот роковой зимний день, когда меня коснулся нищий и множество будущих протянулись от моих ног. О, какое великое благо я смогу сотворить теперь, когда очутилась здесь! Тут меня ждет моя судьба, и только мне под силу придать ей форму. У меня перехватило дыхание. Я смотрела на стену, и сердце мое пело, совсем как в балладах менестрелей. Я здесь, и мне предстоит осуществить величайшее дело моей жизни.

До меня дошло, что стою столбом, только когда мимо проковылял Виндлайер. Он глянул на меня с ненавистью, а мне было все равно. Губы сами собой пытались изогнуться в улыбке. Стены крепче!

– Би, не отставай! – крикнула Двалия через плечо.

– Уже иду! – отозвалась я, но, видно, что-то в голосе выдало меня, потому что Двалия обернулась и уставилась на меня.

Я потупилась, уставившись себе под ноги. Нельзя, чтобы кто-то узнал о том, что́ я теперь поняла. Надо хранить этот секрет глубоко внутри. Новообретенное знание было как драгоценный камень, заляпанный грязью, который и так блестел у меня на ладони, но я знала: чем больше я буду его гладить и крутить в руках, тем ярче он засияет.

И беречь его надо как драгоценность: враги непременно попытаются украсть или отобрать его у меня, если узнают про мою тайну.

Позади нас раздался какой-то шум, я обернулась. Отлив закончился, насыпь обнажилась, и ворота открыли. По насыпи с дальнего берега плотной толпой шли люди, по шесть-восемь человек в ряд. Некоторые уже перебрались на остров, но даже там они не разбрелись, а продолжали шагать по узкой дороге.

– Живее! – снова прикрикнула Двалия.

Теперь было ясно, почему она так спешила: если бы мы шли чуть медленнее, эта толпа обогнала бы нас – возможно, даже затоптала бы.