Макс Мах - Голубая луна

В этом смысле дом боярской дочери Анны Неревиной, стоявший близ Псковского тракта на Людином конце, подошел ей как нельзя лучше. Большой темный терем прятался за высоким дубовым тыном и занимал вместе с хозяйственными постройками немалый участок. Алена, жившая здесь вместе с теткой, едва вошли в дом, принялась распоряжаться, гоняя дворовых, как настоящая хозяйка, какой она, фактически, и являлась. Накрыть на стол, истопить баню, разместить гостей, готовить обед… Дел много, и все нужно сделать «прямо сейчас», потому что люди едва ли не сутки, не евши, не пивши, и почитай, только что из боя. Ну, да, слава богу, терем в мятеже не пострадал, дворня не разбежалась, припасы не разграблены. Так что не прошло и четверти часа, а стол уже накрыт. На кухне дым коромыслом, и баня топится…

Герда сняла с помощью Анны броню, посмотрела на посеченный нагрудник и рваную кольчугу, покачала головой, в очередной раз дивясь тому, куда завела ее жизнь.

— Ну, а что было делать? — спросила Другая Она, рассматривая вместе с Гердой стеганую подкольчужную рубаху, рассеченную сразу в нескольких местах. — Сидеть на попе и ждать, пока другие будут распоряжаться твоей судьбой? Думаешь, вышло бы лучше?

— Ну, не знаю… — Герда, и в самом деле, не знала, что сказать.

Овец стригут, а коров доят, и только волки живут, как им в голову придет. Впору позавидовать, но Герда никогда не стремилась стать хищником, ей с детства хотелось быть просто знатной барышней, такой, как дочери барона Геммы. Не меряться силой с мужчинами, а быть «хрупкой» женщиной, о которой заботятся сначала отец с матерью, потом муж и, наконец, взрослые сыновья и дочери. Вот только, как сразу не задалось, так и пошло все вкривь и вкось.

Герда доковыляла до стола, взглянула на своих наемников — их после всего осталось только трое: Юэль, Ян и Тильда, — покачала молча головой и принялась за еду. Сначала думала, кусок в горло не пойдет, но, порой, аппетит действительно приходит во время еды. Копченый окорок, подчеревина [47] Бекон. , квашеная капуста, соленые огурцы и черствоватый — третьешнего дня — хлеб, все пошло за милую душу под квас и хмельной мед. А там слово за слово завязался неспешный разговор о том, о сем, обо всем понемногу, но только не о князе Иване. Эту тему никто за столом не затрагивал, и Герда была им всем за это от души благодарна.

За разговором и сытной едой время пролетело незаметно. Наступила ночь, и пришла пора идти в баню. Раздевшись догола, Герда порадовалась, что в банном покое сумрачно — его освещали всего несколько масляных ламп, — и что здесь нет зеркала. Ей было более, чем достаточно даже того, что она смогла на себе рассмотреть. Все ее тело покрывали синяки и ссадины, не говоря уже о нескольких длинных порезах-царапинах в тех местах, где вражеские клинки достали все-таки до ее плоти. Оставалось лишь радоваться, что не случилось худшего: любой из этих ударов мог закончится тяжелым ранением, а то и смертью. Думать об этом не хотелось, и Герда попыталась выбросить опасные мысли из головы, но боль, — а у нее болело, кажется, все подряд, — не давала забыть, каким адом обернулись для нее прошедшая ночь и первая половина дня. Тем не менее, парная клеть — пот и жар, — и горячая вода вкупе с маслами, притираниями, бальзамами и лечебными мазями сделали свое дело. Они притупили боль, усилив и без того овладевшую Гердой усталость, и, отказавшись от обеда, она ушла спать. Одела чистую льняную рубаху, забралась на перину под меховое одеяло и провалилась в долгий сон без сновидений.

Утром проснулась поздно — солнце уже высоко поднялось на небосклоне. Чувствовала себя Герда плохо. Болели мышцы, ныли кости. Во рту было сухо и горько, глаза слезились и то и дело норовили закрыться. Превозмогая слабость и апатию, вылезла из-под одеяла, умылась холодной водой — кувшин с водой и таз для умывания ждали ее на стенной полке недалеко от кровати, — бросила взгляд на два своих сундука, словно по волшебству, оказавшихся в светелке, где она спала, на платье и белье, сложенные на них и только тогда сообразила кликнуть служанку. Раз вещи здесь, то и служанка здесь. Вопрос лишь в том, кто из двоих. Оказалось, обе: и Дарена, и Рогнеда. Взятые Гердой в услужение по совету Дарьи Полоцкой, они прижились в доме князя Ивана, но подчинялись одной только Герде, которой принесли клятву верности. Девушки смазали ее ссадины и царапины целебными мазями, помогли одеться, заплели волосы в косу, уложив ее короной на голове, и скрепили прическу самшитовыми спицами. Замазывать белилами синяк под глазом и ссадину на скуле Герда не стала. Не к чему стараться, да и не для кого. Поколебавшись, сунула в левый сапог запасной засапожник — тот, что был у нее во время боя, где-то там и остался, — подвесила к поясу кинжал, и только собралась выйти из горницы, как сообразила, что есть кое-что еще, что стоило бы сделать до завтрака. Отослав служанок, Герда отперла один из сундуков и достала со дна шкатулку из черного дерева, в которой хранила свой «запас». Изнутри шкатулка была оббита толстым бархатом, а в специальных углублениях стояли флаконы цветного стекла. В кубке, который принесла ей Дарена, оставалось еще достаточно разбавленного снежной водой вина, туда Герда и накапала понемногу из четырех разных бутылочек. Получившееся питье, в котором магии было не меньше, чем природной силы трав и плодов, должно было придать ей сил, взбодрить и ускорить процесс выздоровления. Так оно и случилось. Во всяком случае, пока шла через терем в горницу, где был накрыт стол, сил очевидным образом прибыло, в голове прояснилось, и настроение явно выровнялось. Хорошим не стало, куда уж там. Но и уныние прошло, а это в ее положении уже кое-что.

За столом она оказалась вдвоем с Аленой. Остальные или все еще спали, или уже позавтракали и не хотели мешать. Молодая Неревина, к слову, тоже спросила, не оставить ли принцессу в одиночестве, но Герда попросила ее не уходить, так что завтракали вместе. Свежеиспеченным белым хлебом, плотной, как творог, сметаной, темно-красным гречишным медом, отварной телятиной и запеченным окороком. Запивали травяным чаем, сдобренным медом и пряностями. За едой сначала молчали, но, в конце концов, все-таки поговорили. Немного, но о важном.

— Хотела вас спросить, принцесса, — Алена смотрела глаза в глаза и не отводила взгляд, — что собираетесь теперь делать?

— Не знаю, — честно призналась Герда.

Она действительно не знала, что станет делать. Подумать об этом не было пока ни времени, ни сил. И еще не было смелости принять правду. Не хватало решимости взглянуть на случившееся широко открытыми глазами.

— Позволите вам помочь?

— Помочь в чем?