Екатерина Звонцова - Серебряная клятва [litres]

Эриго раскинули новый лагерь подальше, но опять под сенью леса. Хельмо точного места не знал, а вот Янгред шёл уверенно: неужели успел до сумерек наведаться к девушкам? Впрочем, как оказалось, он просто сам предложил им встать именно там, подальше от чужих глаз. Прежнее место эриго случайно заняла личная дружина самого Хельмо, первой разбила несколько шатров у реки.

Еловые лапы нависали зелёно-голубым колючим пологом, тянулись густо и буйно до самой земли. За ними не различить было ни звуков, ни огоньков. Может, девушки не вернулись от моря, а может, расстроенные, не стали праздновать победу и рано легли спать. Янгред вздохнул.

– Ну вот. Интересно, они даже часовую не выставили? Для Инельхалль это…

Он начал было отводить в сторону особенно массивную ветку, чтобы пройти вперёд. Но вдруг его рука замерла, и сам он тоже окаменел.

– Что? – поинтересовался Хельмо. Из-за спины и копны рыжих волос Янгреда ему ничего не было видно.

Янгред молчал. Он только опять вздохнул.

– Эй! – Хельмо, не придумав ничего лучше, стукнул его по плечу. – Они спят?

– Спят…

Да что такое? Хельмо сердито обошёл огненного командующего, встал рядом и, потянувшись к другой ветке, тоже осторожно сдвинул её вбок. Молодые иглы тут же укололи пальцы, но Хельмо почти не обратил на это внимания. Он всё понял.

Лагерь эриго спал – здесь действительно царили тьма и тишь, задёрнуты были пологи шатров. Только один костерок уютно, почти магически горел – недостаточно близко, чтобы сидевшие подле него заметили гостей, но достаточно, чтобы узнать полуночничающих и рассмотреть их лица. Хельмо, по крайней мере, рассмотрел. И снова случайно укололся ветками, когда рука дрогнула.

Инельхалль сама осталась на часах. А Хайранг только недавно, видимо, вернулся из города, где следил за размещением солдат. Она промывала ему раны; он молча, устало и с невыразимым чувством за ней наблюдал – за каждым движением бледных рук. Его гладкие длинные волосы падали на веснушчатые плечи, её – короткие, жёсткие – ловили жаркие блики костра, к которому главнокомандующая эриго сидела совсем близко.

– Почему ты не пошёл к монахиням? Они в этом искуснее.

– Потому что хотел увидеть тебя.

– И откуда же ты знал, что я не буду спать?..

Инельхалль насмешливо, но тепло улыбнулась, принимаясь накладывать повязку. Рыбка на её запястье казалась сейчас особенно тёмным, словно угольным росчерком.

– Я не знал, но надеялся. Зато я знал, что ты будешь грустить, Ледяной Клинок.

Он осёкся, явно смутившись. Она тоже не ответила, опустила голову, сосредотачиваясь на бинтах. Кажется, она покусывала губы – прогоняла ту самую улыбку, от которой стиралась вся строгость и появлялись на щеках ямочки. Хельмо покосился на Янгреда. Тот тоже кусал губы, но с иным выражением лица. Становилось неловко, стоило одёрнуть его и уйти, но что-то подсказывало: не пойдёт.

– Можешь не переживать. Больше я не грущу. Всякой скорби отмерено время, мы проводили сестру и пройдём за неё остаток пути. – Инельхалль закрепила повязку и отсела немного, но Хайранг тут же потянулся за ней, и пламя высветило два обращённых друг к другу профиля, сверкнуло в двух взглядах – синевой и зеленью. – Что?..

– Инельхалль. – Хайранг подался ещё чуть ближе, но почти сразу опять отстранился. – Нет. Ничего. Извини. И спасибо.

– Ничего? – медленно повторила она.

Он кивнул. И тогда сама она коснулась его голого плеча, потянулась к лицу, приподнялась и прижалась губами ко лбу. Хайранг зажмурился.

– Так делает один знакомый молодой полководец из армии наших союзников… – Инельхалль наклонилась. – А так – я. Спасибо, что ты выжил сегодня. Я боялась. Я теперь боюсь каждый раз.

И она поцеловала его в губы.

– Пойдёмте, Хельмо. Не будем мешать.

Его потянули за рукав, заставили выпустить ветку, и только тогда он очнулся, отметив отрешённо, что Янгред сбился на «вы». Подсмотренная сцена что-то всколыхнула, и не сразу Хельмо осознал: то была тоскливая, но тёплая горечь. Ему представилось почему-то, что родители – воеводы, чьи подвиги он знал лучше, чем лица, – точно так же могли сидеть после походов у костра. Перевязывать раны друг другу, шёпотом говорить какие-то трогательные глупости и благодарить за простые вещи.

«Спасибо, что выжил».

– Забавно выходит. А я вообще-то должен был делить с ним сегодня шатёр. Помнишь ведь, что в мой угодил снаряд? Хм. Как бы они не заявились вдвоём…

Голос Янгреда, когда они пробирались прочь, звучал преувеличенно бодро. Хельмо покосился на него и тут же отвёл глаза. Его переполняло непрошеное сочувствие, и только одно радовало: огненному командующему хватило выдержки – или гордости? – удалиться, а не ринуться, возмущённо треща ветками, к… влюблённым ? Кажется, так. В свете этого многое становилось яснее. А другое запутывалось совершенно.

– Пойдём ко мне, – предложил Хельмо, кивая в сторону виднеющейся за дальними деревьями реки. – Я не делю шатёр ни с кем, и так, вероятно, будет, пока мы не соединимся с Первым ополчением.

– А этот твой ушастый?

– Цзуго? – Хельмо позабавило описание. – У него полно приятелей, он почти никогда не спит с нами. Меня порой терзает подозрение, что у него вообще нет своего шатра, и его это устраивает. Кочевник и есть кочевник…

Янгред рассмеялся, но это был не очень весёлый смех.

– Пошли, – повторил Хельмо, гадая, как его отвлечь и надо ли. – Такой обычай, кстати, тоже раньше был, если интересно. Воеводы разных полков ночевали вместе, это потом недоверие взяло своё. Грайно ещё принимал приглашения моего отца.

Янгред обернулся к елям. У него не получилось сделать это небрежно и незаметно.

– Спасибо. Думаю, ты прав. Раз уж Хайранг… – тон стал колючим, – нашёл себе дело, к другим командующим я не пойду. – Он слегка воспрянул, подмигнул и выразительно дохнул себе в ладонь. – Не стоит смущать их хмельным духом, им-то я запретил сегодня пить.

– Ханжество! – хмыкнул Хельмо.

Янгред невозмутимо поправил:

– Это зовётся другим словом. Дисциплина . Ладно, веди.

Свой шатёр Хельмо приказал разбить на опушке, в стороне от дружинников. Неподалеку, на откосе берега, находился лишь пост часовых. Хельмо надеялся, что выспится под шум отдалённого моря и деревьев: на время природа заглушит утренний гомон лагеря.

Шелесты и шорохи обступили, едва ниспадающий лапник остался позади. В ночное дыхание леса вплелось птичье пение. Янгред замер как вкопанный, повесил лампу на ветку и запрокинул подбородок.

– Какие же непривычные звуки.

Для Хельмо звуки были обычными, но он тоже остановился и вслушался, заодно разглядел получше лампу – сосуд такого же чёрного, как бутыль, вулканического стекла, внутри которого бесновались рыжие искры. Живой огонь сжирал умирающие угольки – примерно так Янгред ещё в прошлую ночь объяснил принцип работы светильников. Хельмо тронул стекло пальцем. Оно было холодным.