Екатерина Звонцова - Серебряная клятва [litres]

– И ты точно более не обязан считать меня равным, – прошептал Хельмо и наконец обернулся. – Видно, боги наказали вас, столкнув со мной.

Янгред был бледен. Кожа и волосы запылились, запачкались, разводы крови смешались с грязью и землёй. Даже дождь не смыл ни следов тщетных попыток догнать конницу, ни следов прикосновений к тем, мимо кого она проскакала в губительном призыве то ли спасать тех, кого можно ещё спасти, то ли мстить за тех, кого спасать поздно. Шедшая следом армия безропотно рыла могилы другим, пока конники рыли их себе.

– Сколько? – Губы Янгреда едва разомкнулись.

– Три сотни, – так же тихо ответил Хельмо и сжал кулаки. – Твоих. А моих…

– Значит, не ошибся, – перебил Янгред. – Давно примерился точно оценивать количество трупов, когда их складывают в горы.

Хельмо тщетно попытался расправить плечи под этим лихорадочным взглядом. Стало только хуже, ноги задрожали. Нужно было собраться, но…

– Твои. Мои. Этого сейчас нет. Это неважно. Почти пять сотен, Хельмо. Там пало четыре с половиной сотни. И кого-то ещё забрали, мне сказали.

– Да. Эти…

– А что было бы… – снова перебил Янгред, по-прежнему глухо, – если бы план был похитрее?

Сейчас Хельмо не мог ни просчитать, ни вообразить, какой более гибельный план мог родиться у Самозванки. Он не ответил, продолжал пусто смотреть в лицо Янгреда. Тот поднял руку, чтобы смахнуть подтёки дождевой воды, но только размазал грязь по лбу.

– Что было бы, – продолжил он, – если бы, зная, как ты сорвёшься, они ещё оставили засаду в Ринаре? С пушками и мушкетами? С людоедами? Ты помнишь, что не у всех твоих пехотинцев есть даже щиты? Понимаешь, что мы, скорее всего, остались бы без орудий, обозов, инженеров и монахинь? Что нас расстреляли бы в упор?..

Он говорил, не повышая голоса, не жестикулируя. И именно поэтому Хельмо увидел всё особенно ясно. Так, что на миг заслонил дрожащей рукой глаза.

– Так поступил бы я, – закончил Янгред и блёкло улыбнулся. – Зная, что ополчение ведёт молодой командир. Но Самозванка, думаю, побоялась отпускать разом столько сил. Или побоялся Влади Луноликий: насколько мне известно, он очень осторожный стратег.

– Янгред…

Нет, Хельмо не нашёл слов. Он лишь хотел убедиться, что вообще может ещё назвать союзника по имени, назвать – и избежать молний, вспышки которых мелькали в дальних тучах, но не снисходили до земли. Одна опять ударила плетью, отдалась громом.

Янгред стоял недвижно. Хельмо глубоко вздохнул и сделал навстречу шаг, потом ещё, пока не подошёл почти вплотную. Он не отдавал себе отчёта в этих качающихся, будто пьяных шагах, как и в том, что не сводит взгляда – наверняка горящего, словно у одержимого, – с застывшего лица.

– Я… Пожалуйста…

Ноги будто подрубил чей-то милостивый бердыш. Хельмо ничуть не гнушался упасть на колени, как когда-то не счёл зазорным первым поклониться при знакомстве. Тогда он молился, чтобы союзник оказался достойным; теперь не смел молиться, чтобы достойного союзника – да просто союзника, а не подколодную тварь, – ещё видели в нём.

Он не успел рухнуть – его схватили за плечи и рывком дёрнули обратно вверх. Болезненная, злая хватка окованных бронёй пальцев Янгреда ощущалась даже сквозь кольчугу. Хельмо не воспротивился, не смог вернуть и голос. Просто замер.

– Молчи, слышишь? За смерть не извиняются. Это бессмысленно.

Янгред должен был оттолкнуть его и, казалось, собирался сделать это. В последний момент, начав разжиматься, руки всё же дрогнули и просто соскользнули на предплечья, потом опустились, точнее, безвольно упали. Повисла тишина. Янгред дышал часто и с трудом, плечи его подрагивали то ли в судороге, то ли…

Но глаза были сухими. В них горела тёмная ясная ночь.

– Я знаю, каково тебе было, – хрипло прошептал вдруг он, преодолевая что-то. – Знаю, ты не был готов. Я мог подобное предвидеть.

– Ты не обязан… – начал Хельмо и услышал смешок.

– Как мерзостно, оказывается, звучат эти три слова. Да. Я не обязан понимать тебя, Хельмо. Но я понимаю. И пожалуйста… не бойся меня. Я не стал сегодня твоим врагом.

– А я – твоим?

Хельмо знал: если помедлят, если отведут взгляд, ответ будет ясен. Но Янгред снова положил руку ему на плечо, в этот раз – осторожно, безболезненно. Перчатка была очень тяжёлой. Как земная твердь. Как мирская скорбь.

– Тоже нет.

Янгред опять попытался стереть грязь со лба. Глаза по-прежнему были сухими и тусклыми, а появившаяся улыбка леденила всё внутри. Он собрался. И уже строил планы.

– Возьмём город в кольцо и расправимся с ними. К Самозванке никто не вернётся. В этот раз ни один солдат не сбежит и… – это был уже вовсе оскал, – не улетит. Как ты на это смотришь, добрая душа? Позволишь хоть раз полютовать?

Хельмо сглотнул и уставился себе под ноги. «Щади врага, не лей впустую крови». Так говорили заповеди Хийаро Милосердного. Хельмо всегда предпочитал взять в плен, нежели убить; дать сбежать, нежели застрелить в спину. Истребление сдавшихся – вот что было для него «кровью впустую». Но…

Но Хийаро Воитель истребил Полчища, укравшие у людей свет. И Хельмо кивнул. Он хотел лютовать и сам.

– Оставим лучших стрелков в окрестных лесах. Тогда точно никто не уйдёт.

…Они возвращались под утихающим дождем, уже не в сырой сумрак чащи, но в сумрак, постепенно начинающий теплеть. Кому-то удалось разжечь огонь, кто-то разбил шатры. Лица чуть прояснились. И не было больше мертвецов; их погрузили на телеги и увезли.

На совет решили собраться завтра. Хельмо видел: командующие неразговорчивы. Скверное предчувствие сдавливало грудь, но он уже лучше владел собой и больше не шептал, про себя или вслух, слово «простите». Янгред был прав, за такое не извиняются. Лучшее, что Хельмо мог сделать, – взять город и отомстить за тех, кто умер в соседнем, и тех, чьей могилой стал вместо ледяной пустоши лесистый склон.

– Поверь, многие рады покоиться здесь, – тихо сказал Янгред.

Он заглянул в шатёр к Хельмо и вяло пытался вытащить его на общий ужин у костра. Но кусок не лез в горло, и Хельмо даже не поднялся с ложа, не повернулся. Он глянул на Янгреда через плечо только сейчас, переспрашивая:

– Рады?..

– У нас, – Янгред переступил с ноги на ногу, – верят, что душа перерождается. Но перед этим какое-то время дремлет, привязанная к месту, где погибло тело. И, наверное, приятнее слушать ваших птиц, чем вой вьюги. Впрочем… – он помедлил, – ты знаешь моё к этому отношение. Я это учение не признаю. Но вдруг я не прав?

« Кости не слышат птиц» . Так он сказал много дней назад?

– А сколько времени можно дремать? – Хельмо вздохнул.

Янгред, кажется, рад был, что разговор хоть как-то клеится, и тут же отозвался: