Питер Маклин - Костяной капеллан [litres]

Я зашёл за стойку, чтобы налить себе чего-нибудь, пока ребята спорили, кто пойдёт бриться первым и с кем, а потом я нашёл Анну, которая меня уже ждала. Она просунула большие пальцы под ремень и подтянула штаны.

– Не жди, что я надену платье, потому что я его надевать не стану, – проворчала она. – В платье ни подраться, ни верхом не сесть, я к этому не привыкла.

Я пожал плечами. Во что одеваться – её дело, как по мне, лишь бы только не в те обноски, в которых она стояла сейчас.

– Ну так попроси Поля пошить тебе новых штанов и рубашек, – ответил я. – Не думаю, будто он смутится от вида женщины в брюках.

Я уже было отвернулся, пока она добиралась до того, что действительно хотела сказать, но Анна остановила меня, поймав за запястье.

– Надо поговорить о том, что было вчера ночью, – прошептала она. – Насчёт Билли.

– Не надо, – сказал я, высвободил руку и налил себе браги. На эти мысли у меня не было времени, вернее, время-то было, но я решил не забивать себе голову. Что-то в Билли Байстрюке меня всегда настораживало, но при всём при том я же назначил его своим исповедником. Я попытался вспомнить, что же мною двигало тогда, в Абингоне, и понял, что не могу. Те события случились давным-давно и уже растворились в тумане из крови, дыма и лютого ужаса.

Наконец пять человек из отряда направились к двери с Йоханом во главе. Тот травил им байки о сладкой жизни, которой жили Благочестивые до войны. В его словах была и доля правды, но я не слышал, чтобы он упоминал о том, что к началу войны нас осталось-то всего ничего: он да я, Энейд, Альфрид и Доннальт. Благочестивые жили хорошо, это правда, но совсем необязательно долго.

– Пойдём проведаем Хари, – сказала Анна. Она не собирается мириться с таким положением, это было заметно. Я прошёл вслед за ней на кухню, где Хари уплетал очередную миску овсянки с толстым ломтём свиного сала, а на столе перед ним стояла новая кружка некрепкого пива.

– Как ты, Хари? – спросила Анна.

Он поднял глаза и ухмыльнулся ртом, набитым свининой.

– Хорошо, сержант, – прочавкал он и отправил ложку овсянки вслед за салом.

– Это что, уже четвёртая тарелка, Хари?

Он пожал плечами, задумчиво поводил бровями, потом кивнул:

– Ага.

– Отлично, – сказал я. – Ты ешь, если хочется поесть, жратвы-то полно. Набирайся сил.

– А где Билли? – спросила Анна.

Хари дёрнул головой в сторону камина – парнишка спал там, свернувшись калачиком на потёртом коврике, у самого огня. На миг померещилось было, что он умер – такой он был бледный.

– Выглядит он усталым, – сказала Анна. Я пожал плечами. Он и верно устал. Неудивительно, если он всю ночь бдел, присматривая за Хари.

Я оттеснил Анну в коридор, чтобы Хари смог спокойно поесть, и склонился к ней:

– К чему это ты ведёшь, Анна Кровавая?

– А то не знаешь, к чему я веду, – прошипела та. – Вчера Хари был почти при смерти, а сегодня уже сидит и жрёт за троих, а Билли выглядит так, будто сам переплыл реку. Вчера ночью, Томас, мы видели, как он занимается колдовством!

– Вовсе нет, – возразил я, при том что не имел никакого представления, что же это было. – Мы видели, как он парит в воздухе, а кто знает, как и почему это случилось? Ты вот знаешь, Анна, как выглядит колдовство? Я-то, допустим, не знаю. Может, мы видели чудо.

– Разве Госпожа творит сейчас чудеса, Томас? Да неужели? Под Абингоном нам, чёрт возьми, не помешала бы грёбаная пара-тройка чудес, а я что-то ни одного не припомню.

Я тяжело вздохнул. Анна меня сердила, а сердиться на неё мне не хотелось. Взглянув на общую комнату, я сдвинул брови.

– А где тётушка?

– Домой ушла, – ответила Анна. – Сегодня утром, пока ты там прихорашивался, Йохан взял пару ребят и пошёл проводить её до дому. Посмотреть, кто там сейчас живёт, и вышвырнуть их за дверь.

– Правильно, – сказал я. – Это хорошо.

Это в самом деле было хорошо. Само собой, не для того, кто решил воспользоваться тётушкиным жилищем, кто бы это ни был, но, как по мне, что бы ни задумал сделать с ним Йохан, он того заслуживал. Никто ещё никогда не крал у Благочестивых – ни у них самих, ни у их родственников. Уж точно не в Вонище, если только жизнь была ему дорога. Вдобавок и сама тётушка не будет путаться у меня под ногами, с этими её многозначительными взглядами и неудобными вопросами, и это тоже было хорошо.

Ни я, ни Йохан так и не озаботились покупкой собственного дома, даже в те времена, когда у нас хватало на это денег. Легче было просто поселиться на одном из наших же постоялых дворов, но долгое время после смерти отца жили мы у тётушки Энейд в этом самом доме. Меня радовало, что он ей вернётся.

– Надеюсь, с ней кто-нибудь останется, когда они поедут назад?

Анна кивнула:

– Брак там останется, и хватит увиливать от моего вопроса.

– Чего же ты от меня ждёшь, Анна Кровавая? – не вытерпел я. – Я полковой капеллан, а не какой-нибудь долбаный мистик. Откуда мне знать, что это вытворяет Билли?

– Должен же кто-нибудь знать. Ты сказал, надо будет поговорить с чародеем.

– Откуда у нас взяться чародеям? Тут тебе не Даннсбург. Тут нет академии чародеев. Насколько я знаю, они далеко от столицы и королевской милости носа не кажут. Ближе всего к чародею здесь, пожалуй, Старый Курт. В народе зовут его «искусником», но вообще ему до чародея, как доктору Кордину до настоящего врача.

Чародеев, разумеется, всячески чтили и уважали, тогда как ведьм и колдунов полагалось бояться и ненавидеть. Искусники располагались где-то посередине, но вряд ли я смог бы чётко назвать, в чём между всеми ними разница. Как по мне, магия – она и есть магия, и не важно, кто именно ею занимается.

– Кордин своё дело знает, – не согласилась Анна, и по тому, как она упрямо выдвинула челюсть, я понял, что наш спор далёк от разрешения. – Я, Томас, этого так не оставлю.

По ней и видно, что не оставит. Я никогда не считал Анну Кровавую особенно суеверной, не более, чем любого другого солдата, но мысль, что Билли Байстрюк может оказаться колдуном, не давала ей покоя – сильнее, чем она пыталась сделать вид.

– Ладно, – ответил я. Не буду спорить, хотя бы ради сохранения мира. – Ладно, Анна Кровавая, если это тебя успокоит, можем сходить и поговорить со Старым Куртом.

– Это здорово облегчит мне душу, – признала Анна.

Старый Курт жил на Колёсах, к северу от нас между Вонищем и доками, почти на самом берегу, где днём и ночью вертелись здоровенные водяные колёса. Колёса приводили в движение меха в литейных цехах, барабаны на кожевенных заводах, жернова на мельницах, всё, что можно было привести в движение при помощи валов и шестерней. Когда почти всех взрослых мужчин из города в одночасье отправили на войну, именно эти колёса поддерживали жизнь в Эллинбурге последние три года. Колёса да женщины со стариками. Мужчины в Эллинбурге, как корни деревьев, с возрастом становятся крепче, ну а здешние женщины, если хотите знать моё мнение, сразу такими и рождаются. Колёсам Эллинбург был обязан самой своей жизнью, однако лучше в их околотке от того не делалось.