Сергей Игнатьев - Зеркало воды [сборник litres]

«Позёр и аферист», – мстительно подумал Цвай – и едва не сверзился в болото.

– Куда, куда, – Слау со смехом поймал его за шиворот, водворил на твёрдую почву. – Положи-ка на место игрушку, парень. Что тебе не сидится в лагере?

– Так значит… это вы…

– Тс-с. – Грязный костлявый палец прижался к губам, и Цвай онемел. Прозрачные глаза снова приблизились. – Пусть это будет нашим секретом, а?

Он честно хотел возмутиться, запротестовать, может, даже позвать на помощь… Но почему-то кивнул. Слау одобрительно похлопал его по плечу и зашагал через болото к лагерю, по-журавлиному высоко вскидывая длинные ноги. Да ещё и, точно издеваясь, весь вечер рассказывал у костра истории об утопленниках, перемежая их заверениями, что лично-де видел сегодня болтливых мертвяков; кое-кто из компании даже поддакивал. Выглядело это ужасно натянуто и подозрительно, однако никто, кроме Цвая, ничего не замечал – ни умудрённый опытом бородач, ни скептически настроенная седая путешественница.

«Да они вовсе не за тайнами явились на Болото, – осенило его, и жестяная кружка с морсом едва не вывернулась из обмякшей руки. – Они за красочным обманом пришли, за развлечениями».

От неожиданного открытия сделалось гадко на душе; тут бы и сбежать в сон, но, как назло, стали чудиться в темноте бледные одутловатые лица мертвецов, и отрешиться от них никак не выходило. Только под утро удалось задремать. А Слау, трепливый авантюрист, точно всю ночь просидел у кострища; рассвет застал его в той же позе, с тем же стеклянным выражением глаз и, кажется, с той же травинкой в зубах.

Цвай мысленно зарёкся ему отомстить. И стал – намеренно уже – подмечать знаки обмана.

Временами на Болоте попадались вещи и места, которые никак не могли там оказаться.

Большой, блестящий, совершенно новый автомобиль с откидным верхом – как его занесло в топи, где на своих двоих-то приходилось идти гуськом, проверяя глубину щупом? Или, скажем, голубятня, где на жерди под козырьком сидело с два десятка прекрасных белых птиц. Или огромное раскидистое дерево посреди небольшого клочка сухой земли, которое седая дама опознала как платан – под ним дремали тощие пёстрые кошки, издали провожая путников по-человечьи внимательными взглядами. Или чёрная, гладкая скала, издали похожая на воткнувшийся в торф кусок полированного стекла высотою в трёхэтажный дом… Слау называл такие диковинки «игрушками болотной госпожи», особо о них не распространяясь.

И тут же всё портил.

– Посмотрите вон на то сухое дерево, – сказал он вечером второго дня, указывая на обгорелую сосну в три обхвата толщиной. – На развилке – гнездо болотного чмыря. Весьма опасная птичка! Приближаться к нему не рекомендую, но за отдельную плату могу достать осколок скорлупы. Ну, или парочку, – и он подмигнул.

У Цвая аж горло перехватило от омерзения. Между двумя толстыми ветвями и впрямь чернелось что-то, больше всего напоминающее спущенную покрышку от грузовика. Если задуматься, то наткнуться посреди непролазной трясины на вековую сосну с таким занятным украшением – само по себе чудо. Вот только с собой в город его не унесёшь, на полку не поставишь. А вот куски скорлупы от яиц несуществующей птицы – запросто. Слау неплохо наварил на сувенирах: каждый приобрёл себе осколок, а то и два. Цвай тоже купил – и, когда остальные заснули, тщательно изучил добычу с увеличительным стеклом.

И у самого-самого краешка обнаружил то, что искал: фрагмент синей буквы «р» и цифру четыре.

– Заводское клеймо, – бормотал он потом в полузабытьи, ворочаясь с боку на бок. – Небось, вазу расколотил… аферист… коммерсант…

Спалось ему скверно: посреди ночи вдали что-то заухало, заскрипело, закричало, а проводник, как назло, куда-то испарился. Поднялся шум; седая дама достала из заплечной клади ружьё, а волоокая дева расплакалась на плече у бородача. Через некоторое время звуки стихли, зато появился довольный Слау и заявил, что это чмырь взбесился из-за разорения гнезда и надо-де быть настороже.

Следующим вечером комедия повторилась. Снова проводник отправился прогуляться в полумраке, и вскоре в отдалении начали загораться огоньки. Цвай заметил их первым и втихую засел с биноклем на краю лагеря. Зыбкие болотные сумерки и поднимающееся от бочагов марево изрядно сбивали с толку, однако главное он разглядел: оранжевый язычок пламени, вспыхивающий на секунду и сразу гаснущий, и знакомый долгоносый профиль. Слау зажигал грошовые разноцветные фонари, развешанные на жердях.

«Болотные удильщики ищут поживы», – сказал он. Ему с удовольствием поверили.

Это было отвратительно.

Дорога к сердцу топей заняла в общей сложности пять дней. Список фальшивых чудес пополнился гигантским скелетом болотной рыбы – естественно, пластиковым муляжом, хотя за отдельную плату можно было купить обточенные фрагменты настоящих костей, скорее всего, коровьих; призраками печальных дев – плакали они душевно, не отнять, вот только записи хватало лишь на две минуты, а дальше она шла сначала; таинственными письменами, высеченными на камне – десятка два неглубоких, явно свежих сколов.

Терпение Цвая лопнуло, когда Слау привёл группу к каким-то развалинам и объявил, что здесь и есть самый центр трясины, конечная точка маршрута и самое-самое мистическое место в округе.

– Могила болотной госпожи, – поиграл он бровями многозначительно. – Если приплатите немного – отведу на неё взглянуть. Только лапами воду не баламутить, фотоаппараты убрать, рот держать на замке. Иначе назад нам не выбраться, как пить дать.

После недолгих торгов цену Слау сбавил вдвое.

Шли долго – петляли в полном молчании по мхам, среди полузаросших останков фундамента. Когда-то здесь, верно, стоял замок, величественный и мрачный, но время не оставило от него почти ничего. Время – и топи.

«Спросили бы лучше, как здесь вообще могли что- то строить. В сырости, на ненадёжной почве, – злился Цвай, исподтишка заглядывая в торжественно-одухотворённые лица спутников. – Дураки, дураки… И я дурак, что повёлся».

А потом Слау, которому, верно, надоело уже бродить кругами, сделал знак рукой – и увлёк группу под сень полуразрушенной беседки. Даже сейчас каменное кружево, почти сожранное сыростью и ветром, вызывало благоговение; под дырявым куполом, в полумраке, стояла самая обыкновенная чугунная ванна, обложенная дёрном и мхом. Цвели вьюны – фиолетовые, розовые, восково-белые; в воздухе стоял головокружительный аромат, дорогой, сладкий и одновременно терпкий, как дорогие женские духи. Проводник, кривляясь, приложил тощий палец к губам. Цвай, поддавшись очарованию момента, вместе со всеми на цыпочках приблизился к ванне и заглянул внутрь. Там, под слоем слоистой, студенистой жидкости покоилась прекрасная белокурая женщина. Глаза её были закрыты повязкой, а загадочная улыбка…