Марк Лахлан - Оборотень. Новая жизнь [litres]

– А не могли бы вы закрыть ей глаза? – робко произнес солдат. – Мне как-то не по себе, когда она так на меня смотрит.

– Потерпишь. Чтобы принести хоть какую-то пользу, слетай в лазарет и возьми там четыреста миллилитров… Ох, наверняка ведь забудешь, тупой ублюдок. – Макс быстро написал что-то на клочке бумаги. – Принеси мне вот это – да пошевеливайся! Скажешь им, что это срочно. И еще приведи сюда доктора Ланге.

Солдат спешно отсалютовал, подняв руку, и убежал вниз по ступенькам. Макс заглянул в глаза жены. Склеры не пожелтели – печень функционировала нормально. Затем Герти вдруг моргнула.

– О, ты с нами, Герти! Я знаю, что ты с нами.

До тех пор пока не принесут капельницу, Макс больше ничего не мог сделать. Поэтому он просто ослабил застежки на ее одежде, снял украшения и, взяв жену за руку, сел рядом с ней, надеясь, что она очнется.

Он думал о том, что во всем виноват этот ужасный зáмок и его собственная беспросветная глупость, которая подтолкнула его – шутки ради – послать на конкурс эту дурацкую статью. А дальше все покатилось, как снежный ком. Каким образом во все это была втянута его жена? Как могло случиться, что замечательная девушка, в которую он влюбился с первого взгляда, сидит сейчас в этой комнате посреди всего этого оккультного эсэсовского безумия, разряженная в ворованные драгоценности?

Девья? Может быть, во всем виновата эта вызывающая у него раздражение представительница высшего общества с этим ее мистицизмом и забавным псевдоиндийским произношением? В прошлый раз это она постаралась. Макс хорошо помнил, что тогда Герти проснулась и была счастлива. Возможно, у его жены какая-то разновидность эпилепсии или другого подобного заболевания?

– Уборщик, господин штурмбанфюрер.

Макс поднял глаза. Охранник подошвой сапога втолкнул в комнату мужчину. Это был свидетель Иеговы. Скорее всего, ему было лет двадцать пять, но выглядел он гораздо старше, – впрочем, как и все заключенные. Бедняга трясся от ужаса. Внутри у Макса закипала холодная ярость. Он подошел к уборщику вплотную и уставился на него в упор; их разделяло всего несколько сантиметров. Солдат торопливо вышел из-за спины узника: у него имелись свои догадки по поводу того, что произойдет дальше.

– Как могло случиться, что ты не заметил, что моя жена находится в таком состоянии? – сурово спросил Макс у уборщика.

– На двери висела табличка «не беспокоить». – Голос молодого человека дрожал от страха.

– И где же она теперь?

– Не знаю, господин штурмбанфюрер.

– Понятно. Улетела, видимо, – хмыкнул Макс.

Свидетель Иеговы заплакал. Испуг этого человека оказывал на Макса странное воздействие. Прежде в подобной ситуации он попытался бы успокоить человека. Теперь же всхлипывания, содрогающиеся от рыданий плечи, полные ужаса глаза лишь еще больше разозлили Макса. Никчемный слабак, жалкая тряпка!

Макс отступил от свидетеля Иеговы на шаг и оглянулся на эсэсовцев. Все трое были младше его по званию, а один вообще был прыщавым подростком. В их взглядах читалось ожидание: они думали, что он поступит так, как и положено офицеру СС. И тут Макс сообразил, что узнаёт одного из них. Это был парень, который привел к нему старуху и которого он потом спустил с лестницы. Тогда этот тип еще сказал Максу, что он зарабатывает себе репутацию.

Макс почувствовал, что его трясет, – это был не трепет плоти, а какая-то внутренняя дрожь, болезненное возбуждение, охватившее его всего целиком, от коленок до горла. Он подумал о войне, о том, что чудовищный лагерь у подножья холма разрастается с каждым днем. Какого хрена? Плыть по течению или сопротивляться ему, зная, что оно в любом случае тебя унесет… Макс достал пистолет и выстрелил свидетелю Иеговы прямо в лоб. Заключенный даже не успел поднять руки, чтобы попробовать его остановить. Казалось, он боялся какого-то страшного наказания за то, что попытается спасти себе жизнь.

Отдача от выстрела крепко ударила Макса в руку, и дрожь сразу же прошла. Эта лихорадочная вибрация почему-то напоминала какую-то редкую и крайне ценную вещь, которая стояла у него внутри на самом краю полки. И теперь она была безнадежно утеряна, упав и разлетевшись вдребезги.

Эсэсовцы пытались сохранять на лицах безучастное выражение. Своим видом они – с разной степенью успешности – хотели показать, что все нормально и ничего особенного не произошло. Юный солдат поджал было губы, но потом спохватился и расслабился. Позже в столовой он будет рассказывать друзьям, что доктор Фоллер сразу же отомстил уборщику, даже не забрав лекарство, принесенное для его жены. Такое поведение слегка шокировало даже членов СС.

В комнате плавал зыбкий туман из мельчайших капелек крови, смешанный с пороховым дымом. А затем отчетливо почувствовался аромат фиалок, который невозможно было с чем-либо спутать.

– Параграф первый, правило номер один, Фоллер: никогда не стреляйте в этих ублюдков на своем ковре, – спокойно произнес фон Кнобельсдорф. – Ладно, не переживайте, это распространенная ошибка, знаю по себе. Фрау Фоллер заболела?

– Похоже на то, – ответил Макс.

– Вряд ли ей поможет пальба у нее под боком.

На лестнице послышался какой-то шум, и в комнату вошел доктор Ланге; он нес большой стеклянный флакон и оранжевую трубку для капельницы. За ним следовала медсестра. Они сразу же засуетились вокруг Герти и выгнали солдат, чтобы можно было раздеть женщину и уложить ее в постель.

– Вам тоже лучше выйти, – заметил Макс фон Кнобельсдорфу.

Оберштурмбанфюрер пожал плечами и удалился. Он тщательно скрывал нарастающую панику, вызванную тем, что Герти впала в кому. На него уже давили сверху. Гиммлер требовал результаты.

С другой стороны, хотя неутешительное состояние фрау Фоллер тормозило его успех, это же обстоятельство позволяло отложить разборки в связи с возможной неудачей. Потому что Герти сразу же определила бы, привез фон Кнобельсдорф нужный камень или нет. И если нет, то каким же идиотом он будет выглядеть! «Таким образом, – решил оберштурмбанфюрер, – на данной стадии эксперимента мы, вероятно, будем продолжать без ее участия».

«Нужна другая церемония, с использованием самых подходящих из доставленных камней», – подумал он. Это означало, что придется убить еще одного коллегу. Фон Кнобельсдорф вспомнил про Макса – красивый, светловолосый. Да, идеальная арийская внешность. Значит, пришло время действовать?

Дни после того, как Макс узнал о состоянии своей жены, тянулись для него чрезвычайно медленно. Он ужасно боялся за Герти и знал, кого винить в происшедшем, – Девью. После вечера «медитации» с этой любительницей мистики Герти изменилась. Макс думал, что эта глупая лжепрорицательница хвастливо преувеличивала свои способности, но, столкнувшись с настоящей сверхчувствительностью, которой обладала его жена, просто уничтожила ее. Он был уверен, что во время злополучного сеанса Герти перенесла ужасное потрясение. Чем еще можно было объяснить внезапно проснувшуюся в ней пылкую любовь к драгоценностям и посещавшие ее странные видения, о которых она рассказывала?