Марк Лахлан - Оборотень. Новая жизнь [litres]

Стоит ли ему бежать ради этого? Пока он раздумывал, на него надели наручники. Нет, лучше подождать и позвонить в Министерство внутренних дел, а не Балби. Если убежать, его станут разыскивать, как шпиона, тратя на это ценные ресурсы, которые можно было бы использовать для военных целей.

Кроу погрузили в кузов машины, а примерно через час бросили в камеру в военном лагере.

– Разрешите мне выбить дерьмо из этого гада, сэр? – попросил какой-то солдат.

– В просьбе отказано, рядовой: это работа военной разведки.

– Так точно, сэр. А как я могу присоединиться к военной разведке?

– Обзаведитесь другими мозгами, рядовой.

– Так точно, сэр!

Шесть часов спустя, без воды, без пищи, в до сих пор влажной одежде Кроу услышал, как щелкнул замок его камеры. Это вновь была военная полиция.

– К тебе тут посетитель, Фриц, – сказал ему рядовой.

Со скованными за спиной руками Кроу привели на какой-то склад. Здесь, среди сложенных в стопки солдатских одеял и ящиков с тушенкой, был установлен стол, на котором стояла пепельница и настольная лампа. Кроу видел достаточно детективных фильмов и сразу же признал в этом антураже импровизированную комнату для допросов.

– Я буду снаружи. Только попробуй смыться, и я с огромным удовольствием отстрелю тебе твои поганые яйца, – заявил на прощанье рядовой, выразительно похлопав по своей винтовке калибра .303. Кроу кивнул. Было заметно, что солдат сказал это от всего сердца.

Оставшись один, Кроу сел на предназначенный ему стул. Для него важно было не показывать – причем даже самому себе, – что он чувствует страх или неловкость. И тут он услышал голос:

– Очень хорошо, рядовой. С этого момента я все беру на себя. И ради бога, принесите ему чашку какого-нибудь теплого питья.

– Помочиться, что ли? – раздался голос рядового.

– Чаю принесите. Крепкого, без сахара – он любит именно такой. И добавьте туда молока.

Кроу почувствовал, что у него начинает кружиться голова. Он узнал этот голос. Он определенно узнал этот голос.

– Да кто вообще пьет чай без молока? – удивился рядовой, словно речь шла о каком-то немыслимом извращении. – Разве что джерри. Благодаря таким простым вещам и понимаешь, за что мы воюем.

– Этот человек не немецкий шпион, могу в этом поручиться.

Кроу ощутил, как откуда-то из глубины в нем поднимается животный страх. Как будто с ним заговорило его внезапно ожившее прошлое.

Дверь склада приоткрылась, и он услышал знакомые строки:

– Кроуфорд-Кроуфорд, как же вы когда-то любили Лонгфелло! И как ошибались. Кроуфорд-Кроуфорд, до чего же приятно увидеть вас вновь!

Эти рокочущие и довольно милые американские интонации звучали как фанфары на фоне фаготов. Это был Эзекиль Харбард, его славный собутыльник, интеллектуальный мучитель, друг и большой любитель театральных появлений.

Кроу откинулся на спинку стула. К такому он был не готов. Мир стал тесным, а он этого даже не заметил. Атлантический океан больше не представлял собой серьезного барьера, это была дорога, и по ней к нему явилось прошлое в облике сияющего, улыбающегося Эзекиля Харбарда, ломающего его жизнь.

– Или же в настоящее время вы предпочитаете, чтобы вас звали Эндамон?

– Зовите меня профессор Кроу, этого будет достаточно, – сухо ответил Кроу.

Харбард рассмеялся:

– Вы никогда не понимали эту пресловутую американскую тягу к неформальному общению, не правда ли?

Кроу ничего не ответил; он просто сидел и смотрел на Харбарда. Приятно было бы поприветствовать этого человека как старого друга; можно было бы даже по-современному прикоснуться к нему – пожать руку или похлопать по плечу. Славно было бы посидеть, послушать его речь, насладиться его кипучим интеллектом и хоть ненадолго отвлечься. Кроу рассматривал профессора Харбарда, выглядевшего весьма эффектно – изумрудно-зеленый галстук, трость с серебряным набалдашником, шляпа с широкими полями. Как он постарел!

– Как думаете, не могли бы вы найти для меня какую-нибудь сухую одежду?

– Герти, Герти…

Макса вызвали в комнату ясновидящей примерно через четыре часа после того, как его жена погрузилась в транс.

Герти по-прежнему лежала на мате, сфокусировав остановившийся взгляд на свастике, изображенной на потолке, в то время как Девья стояла рядом, нервно сжимая пальцы.

Фрау Райтер тоже была еще здесь; она выглядела немного изможденной, но вполне расслабленной. Она переживала за свою подругу, но при этом испытывала удовлетворение, поскольку во время медитации ей открылось, что доктор Фоллер на самом деле учил крокодила играть на тромбоне, чтобы исключить потребность в чернокожих музыкантах. На следующее утро до нее все-таки дошла вся нелепость такой идеи, но в тот момент галлюциноген еще играл в ее крови и такое объяснение загадочных экспериментов в маленькой странной лаборатории казалось фрау Райтер логичным.

Возле Герти находился доктор, проверявший показатели состояния ее организма. Пульс прощупывался и даже был очень частым, тогда как дыхание стало слабым и поверхностным.

– Что тут произошло? – спросил Макс, встревоженно склоняясь к жене.

– У нее случился странный забавный припадок, – ответила Девья, которая на самом деле пыталась разбудить обеих женщин добрых три часа.

Фрау Райтер достался относительно легкий мазок галлюциногенной мази, в то время как губы Герти Девья смазала пару раз: уж очень ей хотелось, чтобы та обрела запоминающийся опыт, о котором могла бы рассказать своему мужу. Такого эффекта Девья не ожидала и, разумеется, не желала.

Когда она пробовала эту мазь на себе, то испытывала очень приятные ощущения, как будто медленно плыла по реке. Именно тогда Девья впервые увидела Гандхарву – получеловека-полуконя, явившегося ей из-за облака.

– Я пыталась привести вашу супругу в чувства с помощью ведической медицины, – пояснила она.

– А потом сдались и послали за настоящими специалистами, – вспылил Макс. – Прочь с глаз моих, тупая великосветская стерва!

Макс удивился самому себе. Он никогда прежде ни с кем так не разговаривал и даже не подозревал, что может сорваться. Даже несмотря на тревогу за Герти, ему стало стыдно за свои слова.

Девья, действительно шокированная грубостью его лексикона, растерянно огляделась по сторонам, ища, куда бы податься. Был час дня, она находилась в собственной комнате, и идти ей было некуда. Поэтому Девья присела на валик, который подкладывала под голову, когда спала, и подумала, что при следующей встрече с унтерштурмфюрером Дорфманом нужно будет сказать ему, что уход за крокодилом должен быть образцовым.