Марк Лахлан - Оборотень. Новая жизнь [litres]

Теперь белым вспышкам снизу отвечали оранжевые и красные сверху. Восхождение Кроу приближалось к концу. Он уже видел, что двери наверху башни были открыты. Профессор ступил на узкий балкон, казавшийся ненадежным из-за выступавших из пола опор. Невысокий зубчатый парапет доходил Кроу до бедра. Нужно быть очень осторожным, если не хочешь оказаться внизу. Профессор взглянул на раскинувшийся перед ним город.

Осуществлялось пророчество, о котором пели его предки, наступал конец света – Кроу нисколько в этом не сомневался. С верхушки церковного шпиля был виден горящий город, из-за потоков горячего воздуха, поднимавшегося от пожарищ, казавшийся размытой картиной подводного царства: дрожащие анемоны пламени, выступающие из окружающей темноты огненные рифы, а над головой, точно огромные скаты, проплывающие тени бомбардировщиков.

Кроу никогда в жизни не видел ничего подобного. Казалось, горит уже весь Ковентри, и тем не менее профессор знал, что это еще не все. Сперва осветительные ракеты, потом – зажигательные бомбы, превращающие город в маяк для настоящих разрушителей – тяжелых бомбардировщиков, несущих на борту мощную взрывчатку и фугасы.

Башня располагалась в центре здания, и крыши четырех его крыльев расходились в разные стороны в форме креста. На них работали группки людей: одни лопатами сбрасывали зажигательные бомбы вниз, другие – засыпáли огонь песком, третьи – гасили его с помощью переносных пожарных насосов. Это были отважные защитники веры, символа более важного, чем заводы или склады топлива. Кроу подумал, что лучшая часть человечества всегда, с начала своей истории, стремилась беречь и защищать то, что для циников ничего не значило. Однако сам-то он прекрасно понимал всю важность опорных точек сознания, маяков веры и убеждений, которые позволяли сохранить направление движения в хаосе бытия. Кроу закрыл за собой дверь и разочарованно отметил, что запереть ее невозможно. Затем он тихо обошел по балкону башню и на восточной ее стороне обнаружил скорченную фигуру Дэвида Ариндона, забившегося в узкий проем между балками.

Кроу подошел к нему.

– Vord , – сказал он. – Vord .

Ариндон обернулся к нему. Выглядел он неважно. Изуродованное лицо с рваными ранами почернело от сажи и грязи.

– Fenrisulfr ? – ответил Ариндон; из-за того, что его губы были изранены, разобрать, что он говорит, было очень трудно.

Волк Фенрис, убийца богов, кровожадный зверь, отпрыск хитрого, коварного бога Локи. Кроу зябко передернул плечами, несмотря на жар, поднимавшийся от раскинувшегося внизу, охваченного пожарами города. В голове у профессора возникло видение: склон холма, черная гора на фоне серого неба. А затем, казалось, склон вдруг пришел в движение и на него воззрилось это ужасное око. Именно так его и звали. Фенрисульфр, тот, кто сразится с богами в последний день. Но должен ли он сам назначить этот день?

Кроу едва различал слова, но он и так знал их достаточно хорошо – по своим видениям у бассейна утопленников. У профессора началась клаустрофобия, как будто его сознание вдруг накрыло пологом мрака.

«И снова Один говорит с головой Мимира».

Последовала вспышка ослепительного света, башня содрогнулась, и видение рассеялось.

– Vord , – еще раз повторил Кроу, присев рядом с Ариндоном. – Жена.

В этот момент у него за спиной что-то щелкнуло, и он обернулся. Там стоял один из дружинников и направлял на него ствол автомата Томпсона.

– Я оказываю этому человеку помощь, – сказал Кроу, – и вы должны помочь мне его забрать…

Ариндон возился с чем-то под пижамной курткой, как будто пытался что-то оттуда вытащить.

Ударившая Кроу в спину автоматная очередь толкнула его вперед, и он упал на Ариндона. Боль была мучительной, но профессору доводилось переживать и не такое. Подняв глаза, он увидел второго дружинника, который обошел башню по балкону с другой стороны. Он целился из пистолета, но не в Кроу, а в Ариндона. Автоматчик тем временем перезаряжал магазин.

Пистолет выстрелил, и Кроу увидел нечто совершенно необычное. Волосы на голове у Ариндона на миг разошлись, но пуля не пробила череп. Грянул новый выстрел, и на этот раз на больничной куртке Ариндона появилась дырка. Но крови не было, потому что пуля пробила только одежду. Ариндон тоже был, похоже, шокирован таким поворотом и застыл в ступоре, уставившись на атакующего. Кроу тоже мог бы застыть на месте от потрясения, если бы третья пуля, выпущенная из пистолета, не ударила его в грудь. Но пуля просто отскочила, даже не повредив кожу, хоть боль снова была ужасной.

Дальше Кроу уже не рассуждал. Вскочив с пола, он пронесся мимо продолжавшего сидеть Ариндона, обхватил мужчину с пистолетом за торс, поднял его и швырнул с балкона. Автоматчик уже успел перезарядить свое оружие и вновь выстрелил в Кроу. За доли секунды, которые потребовались профессору на то, чтобы добраться до этого стрелка, автомат успел пальнуть дважды: один раз он попал в Кроу, другой – Ариндону в руку. Третий раз автоматчик пальнул в воздух, потому что Кроу поднял его и бросил на пол. Пуля от этого выстрела срикошетила и тоже попала в Ариндона. Автомат Томпсона тоже упал на балкон, но стрелять не перестал: он скакал, будто марионетка, и поливал потоком свинца все вокруг – Кроу, Ариндона и своего хозяина. Воздух наполнился вспышками огня, грохотом стрельбы, запахом крови и порохового дыма. Очередное попадание опять отбросило Кроу на Ариндона, и тут произошло то, что не должно было бы произойти. Ариндон наконец вытащил из кармана куртки предмет, который там искал.

Кроу показалось, что бомбы и пожары разом проникли в его кровь, мозг, рот, глаза. В нем происходила перемена, какой еще не бывало: он разделился пополам.

Зверь из него вышел наружу. На балконе перед Кроу стоял он сам, но только в том виде, в котором он никогда еще себя не видел, – в образе громадного волка с непомерно длинным языком, свисающим между клыков размером с ножи.

Автоматчик отчаянно орал, держась рукой за бок, и его кровь заливала узкий балкон на церковном шпиле. Волк посмотрел на Кроу и сказал:

Маленькая уступка моему голоду, сэр, если вы не возражаете.

Однако произнесено это было не на одном из знакомых Кроу языков; он как будто прочитал эти слова, написанные корявыми каракулями убийцы у него в голове, на внутренней стороне черепа.

Тут же напомнил о себе Ариндон, который каким-то образом просочился мимо огромного волка, как будто того не существовало. Конечности профессора словно парализовало, и он застыл. Взрывы бомб затихли. Возникла одна из этих странных пауз, которые случаются, когда, по поверьям, мимо пролетает ангел. Это была интерлюдия в «Лунной сонате» от Люфтваффе, тишина, необходимая для того, чтобы продолжение прозвучало глубже и выразительнее. Ариндон что-то держал над головой.