Рик Риордан - Тайный оракул [litres]

– Маршрут ушел в лес, а так быть не должно. Вот они и заблудились… и…

– Харли. – Я взял его руки в свои. – Можно посмотреть твой маяк?

Он заморгал и, хотя, наверно, опасался за свой гаджет, протянул прибор.

– Я не изобретатель, и до твоего отца мне далеко, но в музыке разбираюсь и знаю, что автоматы предпочитают частоту на 329,6 герца, которая наилучшим образом резонирует с небесной бронзой. Если ты отрегулировал сигнал…

– Его может услышать Фестус? – Глаза у Харли расширились. – В самом деле?

Я осторожно повертел маяк.

– Не знаю. Как и ты, не мог знать, что устроит сегодня Лабиринт. Но это не значит, что мы должны опустить руки и от всего отказаться. Изобретай, сын Гефеста, и не останавливайся в своих начинаниях.

Я вернул ему прибор. Секунды три он таращился на меня недоверчиво, потом вдруг обнял – да так крепко, что едва не сломал ребра, – повернулся и умчался.

Пока я занимался последними ранеными, гарпии подобрали бинты, рваную одежду и вышедшее из строя оружие. Золотые яблоки они сложили в большую корзину, пообещав испечь на завтрак яблочный пирог.

Следуя распоряжению Хирона, все разошлись по своим домикам. Он уже пообещал выработать утром план дальнейших действий. Я, однако, не собирался ждать так долго и, как только мы остались одни, повернулся к нему и Мэг:

– Я ухожу на поиски Кайлы и Остина. Хотите – присоединяйтесь ко мне, не хотите – оставайтесь.

– Друг мой, – нахмурился кентавр, – ты устал и не готов. Ступай в дом. Ничего хорошего…

– Нет. – Я отмахнулся от его возражений, как если бы все еще был богом. В исполнении шестнадцатилетнего мальчишки жест выглядел, наверно, нелепо, но мне было наплевать. – Это мой долг.

Кентавр опустил голову.

– Мне бы следовало послушать тебя перед состязанием. Ты пытался предупредить меня. Что тебе удалось узнать?

Вопрос остановил меня на полушаге, как пристяжной ремень.

После спасения Шермана Яна, после подслушанного в Лабиринте разговора я почему-то решил, что уже знаю все ответы. Я вспомнил название, «Додона», рассказы о говорящих деревьях…

Теперь голова снова стала миской с мутным супом. Я не мог вспомнить, из-за чего так волновался и что намеревался с этим сделать. Возможно, сказывались усталость и стресс. А может быть, это Зевс манипулировал моим мозгом, подбрасывая манящие картины правды и тут же их пряча.

– Не помню! – взвыл в отчаянии я.

Мэг и Хирон нервно переглянулись.

– Ты никуда не пойдешь, – твердо заявила Мэг.

– Что? Ты не можешь…

– Это приказ. Никаких походов в лес, пока я не скажу, что можно.

Дрожь прошла от макушки до пяток.

Я сжал кулаки, впившись ногтями в ладони.

– Мэг Маккаффри, если мои дети умрут из-за того, что ты не позволила мне…

– Хирон правильно сказал, ты просто сам погибнешь. Подождем до утра.

Я представил, с каким удовольствием сбросил бы Мэг с солнечной колесницы в самый высокий полдень. Но потом, рассудив как следует, пришел к выводу, что она, может быть, права. Начинать в одиночку спасательную операцию я был не в состоянии. И понимание этого только добавило злости.

Хирон помахал хвостом.

– Что ж, тогда… Увидимся утром. Мы найдем решение. Это я тебе обещаю.

Он еще раз посмотрел на меня, как будто опасаясь, что я вот-вот забегаю кругами и залаю на луну. И потрусил к Большому дому.

Я сердито взглянул на Мэг.

– Останусь снаружи – на случай, если Кайла и Остин вернутся. Если, конечно, ты и это мне не запретишь.

Она лишь пожала плечами. И даже это действовало мне на нервы.

Я сбегал в домик Мэг и прихватил кое-что для похода: фонарик, два одеяла, флягу с водой. Подумав, взял с полки Уилла Соласа несколько книг. Оказывается – что неудивительно – он собирал справочные материалы обо мне, чтобы знакомить с ними новичков. Я надеялся, что, может быть, книги помогут освежить память, а если не получится, пригодятся для растопки.

Мэг все еще ждала на опушке леса. Чего я никак не ожидал, так это того, что девчонка останется нести ночное бдение. Наверно, специально, чтобы позлить меня.

Она села рядом на одеяло и принялась грызть золотое яблоко, которое припрятала под курткой. Между деревьями плыл зимний туман. Ночной ветерок пробегал по траве, оставляя за собой колышущиеся волны.

В других обстоятельствах я, может быть, написал бы об этом поэму. Но в моем нынешнем состоянии сил хватило бы разве что на погребальную песнь, а думать о смерти не хотелось.

И долго злиться на Мэг тоже не получалось. Наверно, в глубине души она хотела для меня лучшего или, по крайней мере, не была пока готова терять недавно приобретенного божественного слугу.

Надо отдать должное, с утешениями она не лезла и всяких там вопросов не задавала. Сидела и развлекалась тем, что бросала в лес мелкие камешки. Против этого я ничего не имел. Будь у меня катапульта, с удовольствием бы ей вручил.

Вечер клонился к ночи. В одной из книг Уилла я прочитал о себе. Занятие приятное, ведь и предмет занимательный, но в этот раз повествования о моих славных подвигах не принесли обычного удовлетворения. Все отдавало преувеличением, ложью… мифом. К сожалению, мне попалась глава об оракулах. Несколько страниц разбередили память, подтвердив наихудшие подозрения.

Злость не оставляла места страху. Я смотрел на лес и мысленно взывал к шепчущим голосам: Ну же, давайте. Придите, возьмите и меня . Но деревья молчали, а Кайла и Остин не возвращались.

К рассвету пошел снег. И только тогда Мэг наконец подала голос:

– Пойдем в дом.

– И бросим их?

– Не глупи. – Снежок припорошил капюшон ее куртки, из-под которого высовывался кончик носа. – Ты здесь в ледышку превратишься.

Она не стала жаловаться, что замерзла сама. Может, холод вообще не доставлял Мэг неудобств и силы Деметры помогали ей провести зиму, как безлистному деревцу или спящему зернышку в земле.

– Они были моими детьми. – От этого были защемило сердце, но я знал, что Кайлу и Остина уже не вернуть. – Мне следовало лучше позаботиться об их безопасности. Я должен был предвидеть, что мои враги постараются добраться до меня через них.

Мэг швырнула в деревья еще один камешек.

– У тебя много детей. Ты винишь себя каждый раз, когда кто-то из них попадает в беду?

Ответ был нет . В минувшие тысячелетия я едва смог бы вспомнить имена своих детей. Я чувствовал себя вполне довольным, посылая время от времени поздравительную открытку или волшебную флейту. Случалось так, что о смерти некоторых из них мне становилось известно лишь спустя десятилетия. Во время Французской революции меня очень встревожила судьба моего сына Людовика XIV, Короля-Солнце, но когда я отправился проведать его, оказалось, что он умер семьдесят пять лет назад.