Рик Риордан - Тайный оракул [litres]

Прежде чем я успел предупредить ее, Мэг переступила порог. И в голове у меня взорвался хор голосов. Как будто сорок пневматических молотков одновременно выстрелили в мой мозг с разных направлений. Слова смешались в бессмысленный лепет, эта оглушительная трескотня сводила с ума, рвала рассудок и требовала внимания. Я накрыл ладонями уши, но шум стал еще громче, еще настойчивее.

Персик отчаянно рыл землю, пытаясь спрятать в ямке голову. Неподалеку катались по траве Винс и Гэри. И даже полукровки на столбах метались и стонали. Нерон пошатнулся и, словно защищаясь от слепящего света, вскинул руку.

– Мэг, контролируй голоса! Быстрее!

Мэг выглядела растерянной, но никаких страданий, похоже, не испытывала.

– Они пытаются что-то сказать…

Ее руки совершали в воздухе странные движения, словно она вытягивала невидимые нити, распутывая адский клубок.

– Они очень взволнованы. Я не могу… Подождите…

Голоса вдруг стихли, как будто донесли некое послание.

Мэг повернулась и широко открытыми глазами посмотрела на Нерона.

– Это правда. Деревья сказали, что ты намереваешься сжечь их.

На земле все еще стонали германцы. Нерон оправился быстрее и, выставив палец в направлении своей приемной дочери, укоризненно произнес:

– Послушай меня. Я надеялся на помощь рощи, но она, похоже, пострадала и ничего не понимает. Не верь всему, что говорят деревья. Рощу нужно уничтожить. Другого решения нет. Ты ведь понимаешь, да?

Он пнул ногой Гэри и, перевернув германца на спину, принялся рыться в его карманах. Потом выпрямился и с торжествующим видом предъявил спичечный коробок.

– Потом, после пожара, мы все воссоздадим заново. Это будет великолепно!

Мэг смотрела на него так, словно впервые увидела его жуткую, растущую на шее бороду.

– О чем ты г-говоришь? – запинаясь, спросила она.

– Он собирается сжечь Лонг-Айленд, – вмешался я. – А потом превратит его в свои частные владения, как поступил когда-то с Римом.

Нерон нервно рассмеялся:

– В любом случае, Лонг-Айленд – просто мусорная свалка! Жалеть о нем никто и не станет. Мой новый императорский комплекс протянется от Манхэттена до Монтока. Это будет величайший из всех когда-либо построенных дворцов. У нас будут свои реки и озера, сто миль пляжа и сады, настолько большие, что им понадобятся собственные почтовые коды. У каждого моего придворного будет свой небоскреб. О, Мэг, ты только представь, какие приемы мы сможем устраивать в нашем новом Золотом доме!

Правда – тяжелое бремя. И теперь у Мэг вдруг задрожали коленки.

– Так нельзя. – Голос ее дрогнул. – Леса… Я ведь дочь Деметры.

– Ты – моя дочь, – поправил ее Нерон. – И я забочусь о тебе. Так что шевелись давай.

Император поднес спичку к коробку.

– Как только я запалю эти факелы, волна пламени устремится прямиком в ворота. И уже ничто не остановит пламя. Сгорит весь лес.

– Пожалуйста, не надо! – вскрикнула Мэг.

– Вперед, дорогуша, – нахмурился Нерон. – Аполлон нам больше не нужен. Ты же не хочешь будить Зверя, правда?

Он чиркнул спичкой и шагнул к ближайшему столбу, на котором висел мой сын Остин.

Ох, как же трудно говорить об этом.

Я – прирожденный рассказчик. У меня безошибочное чувство драмы. И мне хочется поведать, как все должно бы было быть: как я прыгнул вперед с криком «Нееееет!» и, развернувшись словно акробат, выбил спичку ногой, а потом, продемонстрировав серию молниеносных ударов в духе мастеров Шаолиня, расколол голову Нерону и отключил его подручных, прежде чем они пришли в себя.

Да, вот так было бы идеально.

Увы, правда не позволяет развернуться.

Будь ты проклята, правда!

На самом же деле я только пролепетал что-то вроде «Не-не, не надо!» и, может быть, махнул бразильским платочком в надежде, что его магия поразит моих врагов. Настоящим же героем оказался Персик. Наверно, карпос уловил истинные чувства Мэг, а может, ему пришлась не по вкусу идея поджечь лес. Издав боевой клич (правильно, «Персики!»), он подпрыгнул, пролетел в воздухе, хлопнулся Нерону на руку, схрумкал зажженную спичку и, соскочив на землю в паре шагов от императора, вытер язык и взвыл:

– Жарк! Жарк! (Что, как я полагаю, означает «горячо!» на языке фруктов.)

Сцена выглядела бы забавно, да только германцы уже пришли в себя и поднялись, пятеро полубогов и дух гейзера по-прежнему висели на столбах, а Нерон держал в руке спички.

Некоторое время император с изумлением взирал на собственные пальцы.

– Мэг?.. – Голос его зазвенел, как сосулька на морозе. – Что это все значит?

– Персик, сюда! – испуганно позвала Мэг.

Карпос направился к ней, а по пути пошипел на меня, Нерона и германцев.

Мэг нервно вздохнула и постаралась собраться с духом.

– Нерон… Персик прав. Нельзя сжигать людей заживо.

Нерон вздохнул и повернулся к телохранителям – за моральной поддержкой. Германцы, однако, пребывали не в лучшем состоянии и стучали себя по голове, как будто пытались избавиться от воды в ушах.

– Мэг, я с таким трудом сдерживаю Зверя. Почему ты не хочешь мне помочь? Ты ведь хорошая девочка. Я бы никогда не позволил тебе болтаться в одиночку по Манхэттену, притворяясь бродяжкой, если бы не знал, что ты можешь постоять за себя. Но снисходительность к врагам не есть добродетель. Ты – моя приемная дочь. Любой из этих полукровок, выпади ему такая возможность, убил бы тебя без малейших колебаний.

– Это неправда! – подал голос я. – Ты сама видела Лагерь полукровок и знаешь, что он собой представляет.

Мэг с беспокойством оглянулась на меня.

– Даже если так… – Она снова повернулась к Нерону. – Ты сам говорил, что нельзя опускаться до уровня противника.

– Конечно, нет. – Голос Нерона расплетался на ноты, как истершаяся веревка. – Мы лучше их. Мы сильнее. Мы строим восхитительный новый мир. Но эти дурацкие деревья стоят у нас на пути. Их должно сжечь как вредоносные семена. И единственный способ сделать это – устроить настоящий, на крови, пожар. Давай сделаем это вместе и не будем привлекать Зверя, ладно?

Как будто молния обладала собственным рассудком и Зевс не имел никакого отношения к отправлению наказания.

Такой же тон брал на вооружение Нерон, когда называл себя Зверем. О гневе и жестокости он говорил как о силах, находящихся вне его контроля. Получалось, что, если император разъярится, виноватой будет признана Мэг.

Мне сделалось не по себе. Мэг росла в убеждении, что ее добрый приемный отец Нерон и ужасающий Зверь – два разных человека. Теперь я понимал, почему она предпочитала проводить время в нью-йоркских закоулках. Понимал, почему у нее так быстро менялось настроение – только что кружившаяся радостным вихрем, она могла буквально на глазах отгородиться стеной. Мэг просто не знала, от чего Зверь может сорваться с цепи.