Рик Риордан - Тайный оракул [litres]

А потом вспомнил, сколько раз просил о жертвах и скольких героев отправил на смерть. Разве они были не столь благородны, доблестны и отважны, как эти дриады? И тем не менее, отсылая их на верную гибель, я не испытывал раскаяния, не чувствовал угрызений совести. Использовал и отбрасывал, губил чужие жизни ради собственной славы. Я был не меньшим чудовищем, чем Нерон.

По поляне пронесся ветерок. Не по сезону теплый, он подхватил пепел и унес его через лесной балдахин в далекое небо. И только когда все стихло, я догадался, что то, наверно, Западный ветер, мой старинный соперник, принес мне утешение. Собрав останки, он забрал их для другой прекрасной реинкарнации. Столько минуло веков, и вот Зефир принял мои извинения.

Я обнаружил вдруг, что не все еще слезы высохли.

Позади меня кто-то застонал.

– Где я?

Остин очнулся первым.

Я подполз к нему со слезами облегчения и поцеловал.

– Мой милый сын!

Он растерянно заморгал. Пепел на африканских косичках напоминал иней на замерзшем поле. Наверно, ему пришлось поднапрячь память, чтобы понять, с какой стати с ним милуется грязный мальчишка с угреватым лицом.

– А, точно… Аполлон. – Он попытался пошевелиться. – Какого еще?.. Что это за вонючие повязки? Ты не мог бы меня освободить?

Я истерически рассмеялся, что вряд ли внесло покой в его расстроенный рассудок. Попытки разобраться с путами оказались безуспешными. Потом я вспомнил про копье Гэри и, воспользовавшись наконечником, за несколько минут перепилил веревки. Оторвавшись от столба, Остин поднялся и первым делом попытался восстановить кровоснабжение, а заодно огляделся. Лес еще дымился, другие пленники лежали на земле. Безумный хор голосов стих, Роща Додоны успокоилась. (Когда это случилось?) От ворот исходило спокойное янтарное сияние.

– Что происходит? И, кстати, где мой саксофон? – спросил Остин.

Вполне разумные вопросы. Жаль, у меня не было на них таких же разумных ответов. Я знал только, что Мэг Маккаффри все еще блуждает по роще. И мне сильно не нравилось, что деревья вдруг замолчали.

Я протянул Остину сломанное копье.

– Освободи остальных. Я скоро вернусь.

Он недоверчиво посмотрел на меня:

– Пойдешь туда? А это безопасно?

– Сомневаюсь, – сказал я и побежал к оракулу.

Деревья пользовались собственными внутренними голосами.

Пройдя в ворота, я понял, что они не замолчали, а все еще переговариваются, бормочут какую-то ерунду, как сомнамбулы на коктейль-пати.

Я внимательно огляделся и, не обнаружив ни малейших следов Мэг, позвал ее по имени. Деревья в ответ повысили голоса, и голова у меня закружилась так, что глаза едва не закатились.

Пришлось прислониться к ближайшему дубу.

– Осторожнее, – сказало дерево.

Я наклонился вперед, слушая, как деревья обмениваются стишками, как будто играют в рифмы:

Смысла никакого, но каждая строчка заключала в себе пророчество. Ощущение было такое, будто несколько десятков жизненно важных для меня сообщений смешали, зарядили в дробовик и выстрелили мне в лицо.

(Хороший образ. Надо будет воспользоваться им в каком-нибудь хайку.)

– Мэг!

Я двинулся дальше, напевая ноту «ля» высотой 440 герц, чтобы держаться в фокусе. Дубы во втором концентрическом круге оказались более разговорчивыми.

– Эй, приятель, четвертак найдется? – спросил один.

Другой попытался рассказать анекдот об идущих в «Шейк шэк» пингвине и монахине. Третий дуб вовсю расписывал соседу достоинства кухонного комбайна:

– Ты не поверишь, что эта штука делает с пастой.

– Вау! Так он еще и пасту делает?

– Свежее лингуине за считаные минуты! – распинался дуб-продавец.

Зачем дубу лингуине, я так и не понял, но останавливаться не стал, побоявшись, что если задержусь и прислушаюсь, то закажу кухонный комбайн с оплатой в рассрочку тремя взносами по 33,99 доллара и навсегда потеряю рассудок.

В конце концов я все же вышел в центр рощи. С дальней стороны самого большого дуба стояла, зажмурившись и прислонясь спиной к стволу, Мэг. Из опущенной руки свисали, приглушенно звякая, ветряные колокольчики.

У ее ног, повизгивая, раскачивался взад-вперед Персик.

– Яблоки? Персики! Манго? Груши!

– Мэг. – Я тронул ее за плечо.

Она вздрогнула и посмотрела на меня, как на некую искусную оптическую иллюзию. В ее глазах набухал страх.

– Это слишком. Слишком.

Голоса держали ее и не отпускали. Вынести это было трудно и мне – в голове как будто играла одновременно сотня радиостанций, разрывавших мозг на множество разных каналов. Но я привык к пророчествам. С другой стороны, Мэг была дочерью Деметры и нравилась деревьям. Они все старались поделиться с ней чем-то и привлечь к себе ее внимание. Если так пойдет дальше, они просто вынесут ей мозг!

– Колокольчики. Повесь их на дерево.

Я показал на самую нижнюю ветку прямо над нашими головами. В одиночку ни я, ни Мэг дотянуться до нее не могли, но если подсадить…

Она отступила, покачивая головой, словно и не слышала меня, а если и слышала, то либо не поняла, либо не поверила. Мне нужно было подавить чувство предательства. Мэг – приемная дочь Нерона. Ей поручили заманить меня сюда, и наша дружба была притворством и ложью. У нее не было права не доверять мне.

Но что толку обижаться. Нерон извратил ее чувства, и, виня Мэг за это, я был бы ничем не лучше Зверя. И если она только притворялась моим другом, это не значило, что я тоже притворялся. Девочке угрожала опасность, и оставить ее здесь, обрекая на безумие, я не мог.

– Давай. – Я присел и подставил руки, чтобы она могла стать на них, как на ступеньку.

– Лингуине? Персик! – взвыл Персик, перекатываясь на спину.

Мэг поморщилась. По ее глазам было видно, что она готова сотрудничать – не потому, что доверяет мне, но из-за страданий фруктового духа.

Одно дело чувствовать себя жертвой предательства и совсем другое – знать, что тебя ставят ниже какого-то персикового малыша. Худшего оскорбления не придумаешь.

Мэг ступила на подставленные руки левой ногой, и я, собрав оставшиеся силы, поднял ее вверх. Она поднялась на мои плечи, а потом красные кеды оказались на макушке. В следующий раз, подумал я, надо будет наклеить на лоб бирку: ОСТОРОЖНО! ВЕРХНЯЯ СТУПЕНЬКА НЕ ДЛЯ НОГ.

Прижавшись спиной к дубу, я ощущал идущие вверх по стволу и пробивающиеся через кору голоса рощи. Похоже, центральное дерево служило громадной антенной для безумных разговоров.