Рик Риордан - Горящий Лабиринт [litres]

– Нужно идти дальше, – решил я. – Скорее всего, Медея расставила внизу монстров-стражников. Наверное, это один из них. Вряд ли она позаботилась о том, чтобы никто из них случайно не оказался на пути у пламени.

Гроувер поморщился:

– Как-то неправильно оставлять на произвол судьбы того, кто страдает.

– А что, если, – добавила Мэг, – какой-нибудь монстр привлечет к себе пламя, а потом оно понесется на нас?

Я посмотрел на свою юную повелительницу:

– Ты сегодня просто кладезь мрачных вопросов. Нам нужно верить.

– В Сивиллу? – спросила она. – В силу злодейской обуви?

Мне нечего было ей ответить. К счастью, меня спасло запоздалое появление следующей подсказки. На этот раз на стене возникли три золотые строчки на латыни.

– Ух ты, латынь! – воскликнул Гроувер. – Погоди-ка. Я могу прочитать. – Он, прищурившись, вгляделся в слова, а потом вздохнул: – Нет. Не могу.

– Что, правда? Ни греческого, ни латинского не знаешь? – спросил я. – Да что вы вообще изучаете в школе сатиров?!

– В основном важные вещи, знаешь ли. Вроде растений.

– Спасибо, – пробормотала Мэг.

Я перевел подсказку своим менее образованным друзьям:

Надо теперь рассказать об изгнанье царя.

Был последним царем над римским народом,

Несправедливым царем, мощным, однако, в бою [61].

Я кивнул:

– Думаю, это цитата из Овидия.

Эти слова не произвели на моих товарищей особого впечатления.

– Ну и что нужно назвать? – спросила Мэг. – Имя последнего римского императора?

– Нет, не императора, – ответил я. – На заре существования Рима им правили цари. Последнего, седьмого, свергли, и Рим стал республикой.

Я постарался мысленно вернуться в Римское царство. Воспоминания об этом времени у меня были смутными. Мы, боги, в те времена все еще были привязаны к Греции. Рим был чем-то вроде провинции. Но вот последний римский царь… память подсказывала мне, что с ним связано что-то не слишком хорошее.

Мои размышления прервала Мэг:

– Что такое «мощный»?

– Это значит сильный, – объяснил я.

– Звучит не очень. Если бы кто-то назвал меня мощной, я бы его стукнула.

– Но вообще-то ты весьма мощная в бою.

Она меня стукнула.

– Ай.

– Ребята, – вмешался Гроувер. – А как звали последнего римского царя?

Я задумался:

– Та… хм. Вертится на языке. «Та» что-то там.

– Тако? – подсказал Гроувер.

– С чего бы римскому царю носить имя Тако?!

– Не знаю, – Гроувер погладил себя по животу. – Может, потому, что я проголодался?

Проклятый сатир. Теперь я не мог думать ни о чем, кроме тако. И вдруг я вспомнил:

– Тарквиний! А на латыни – Тарквиниус.

– Значит, куда? – спросила Мэг.

Я присмотрелся к коридорам. В крайнем слева туннеле, большом пальце гигантской руки, было десять клеток, как раз для слова «Тарквиниус». В туннеле посередине – девять: сюда подходило слово «Тарквиний».

– Туда, – я указал на туннель в середине.

– Откуда ты знаешь? – спросил Гроувер. – Всё потому, что Стрела велела давать ответ на современном языке?

– Да, – признался я, – а еще потому, что коридоры похожи на пять пальцев. И я думаю, Лабиринт показывает мне средний палец, – я заговорил громче. – Так ведь? Ответ «Тарквиний», то есть средний палец? Я тоже тебя люблю, Лабиринт.

Мы прошли по коридору, оставив за собой сияющее слово «ТАРКВИНИЙ».

Коридор привел нас в квадратное помещение – самое большое из всех. Стены и пол здесь были покрыты потускневшими римскими мозаиками, которые выглядели как настоящие, хотя я был совершенно уверен, что римляне никогда не колонизировали Лос-Анджелес.

Воздух стал еще жарче и суше. Пол так нагрелся, что я чувствовал жар даже сквозь подошвы сандалий. Но было и хорошее: из этой комнаты вели всего три коридора.

Гроувер втянул носом воздух:

– Мне здесь не нравится. Пахнет чем-то… монстровым.

Мэг сжала рукояти скимитар:

– Из какого коридора?

– Ну… из всех.

– Глядите, – проговорил я как можно оптимистичнее, – новая подсказка.

Мы подошли к мозаичной стене, где сияли золотом две строчки на английском языке:

Листья, плоти листья, растущие надо мной, над смертью,

Вечные корни, листья в вышине, о не застудит зима вас, нежные листья.

Наверное, мой разум был все еще настроен на латынь и греческий, потому что эти слова на чистом английском были для меня сущей белибердой.

– Мне нравится, – сказала Мэг. – Тут про листья.

– Да уж, сплошные листья, – согласился я. – Но это какая-то чепуха.

Гроувер поперхнулся:

– Чепуха?! Ты что, не знаешь, откуда это?

– Э-э, а что, должен?

– Ты же бог поэзии!

Я почувствовал, что у меня горят щеки:

– Да, я был богом поэзии, но это еще не значит, что я ходячая энциклопедия и знаю каждую нелепую строчку, которую кто-то когда-то написал…

– Нелепую?! – взвизгнул Гроувер, и его голос эхом прокатился по коридорам. – Это же Уолт Уитмен! «Листья травы»! Не помню точно, из какого это стихотворения, но…

– Ты читаешь стихи? – спросила Мэг.

Гроувер облизнул губы:

– Ну, знаешь… в основном стихи о природе. Для человека Уитмен умел довольно красиво говорить о деревьях.

– И о листьях, – добавила Мэг. – И о корнях.

– Именно.

Мне хотелось прочесть им лекцию о том, насколько Уолта Уитмена переоценивают. Вместо того чтобы прославлять других, скажем меня, он всегда воспевал себя. Но я решил, что с критикой можно подождать.

– Тогда ты знаешь ответ? – спросил я Гроувера. – Нужно вставить недостающее слово? Выбрать верный из предложенных вариантов? Сказать, верно или неверно утверждение?

Гроувер вгляделся в строки:

– Думаю… да. В самом начале не хватает слова. Должно быть «Могилы листья, плоти листья» и так далее.

– «Могилы листья»? – переспросила Мэг. – Бред какой-то. Да и «плоти листья» тоже. Если, конечно, речь не о дриаде.

– Это образы, – сказал я. – Понятно же, что он пишет о месте смерти, поросшем травой и деревьями…

– А, так теперь ты у нас знаток Уолта Уитмена! – фыркнул Гроувер.

– Сатир, не испытывай мое терпение. Когда я вновь стану богом…

– Так, прекратите, оба, – приказала Мэг. – Аполлон, назови ответ.

– Ладно, – вздохнул я. – Лабиринт, ответ «могила».

Мы вновь успешно прошли по среднему пальцу… То есть по центральному коридору. Шесть квадратов позади нас заполнили буквы, сложившиеся в слово «МОГИЛА».

Мы попали в круглый зал, еще больше и красивее предыдущего. У нас над головами изгибался купол, украшенный мозаикой: серебряные знаки зодиака на синем фоне. Отсюда вели шесть коридоров. В центре зала был старый фонтан, который, увы, совсем высох. (А глоток воды был бы весьма кстати. Когда занимаешься толкованием стихов и разгадыванием загадок, очень хочется пить.)