Рик Риордан - Горящий Лабиринт [litres]

«Хорошо» в данном случае означало «хорошо, если вы любите лаву, цепи и злодейскую магию».

Коридор привел нас прямиком в зал оракула, что, с одной стороны, значило… ура! С другой – радоваться было рано. Это было прямоугольное помещение размером с баскетбольную площадку. В его стенах было штук шесть входов: каждый представлял собой вырубленный в камне проем с небольшой площадкой, нависающей над озером лавы, которое я видел во снах. Правда, теперь я понял, что это кипящее мерцающее вещество вовсе не лава. Это был божественный ихор Гелиоса, и он был куда горячее лавы, мощнее ракетного топлива, такой едкий, что вывести с одежды даже его каплю было невозможно (убедился на собственном опыте). Мы были в самом сердце Лабиринта – в хранилище силы Гелиоса.

На поверхности ихора плавали большие каменные плиты, каждая площадью пять футов. Расположены они были в странном порядке, какими-то рядами.

– Это же кроссворд, – сказал Гроувер.

Естесственно, он был прав. К несчастью, ни один из каменных мостиков не доходил до нашего балкончика. Ни один из них не доходил и до противоположного конца зала, где на каменной площадке одиноко сидела Эритрейская Сивилла. Ее пристанище было не многим лучше одиночной камеры. Тюремщики дали ей лишь раскладушку, стол и унитаз. (Да, представьте себе, даже бессмертные сивиллы ходят в туалет. Многие из мудрейших пророчеств приходили к ним, когда они… Впрочем, не важно.)

Мне было больно смотреть на Герофилу, принужденную находиться в таких условиях. Она была такой же, как я ее запомнил: молодая женщина с темно-рыжей косой, бледной кожей и мускулистым телом, унаследованным от родителей – выносливой наяды и крепкого пастуха. Белые одежды Сивиллы были перепачканы сажей, кое-где виднелись прожженные углями дыры. Она не сводила глаз со входа, расположенного слева от нее, и, похоже, нас не замечала.

– Это она? – прошептала Мэг.

– А ты видишь тут другого оракула? – спросил я.

– Ну так позови ее!

Уж не знаю, почему всю работу приходилось делать мне, но я прокашлялся и крикнул через озеро кипящего ихора:

– Герофила!

Сивилла вскочила на ноги. И только тут я заметил цепи – кандалы на ее руках и ногах и оплавленные звенья, знакомые мне по видениям. Длины цепей, приковавших Сивиллу к полу, хватало лишь на что, чтобы пройти от одной стороны каменной площадки до другой. Какое унижение!

– Аполлон!

Я надеялся, что, увидев меня, она обрадуется. Но лицо ее выражало изумление.

– Я думала, ты придешь через другой… – голос ее оборвался. Она сосредоточенно наморщила лоб и выпалила: – Четыре буквы, последняя «д».

– Вход? – предположил Гроувер.

Несколько плит на поверхности озера загрохотали и пришли в движение. Один каменный квадрат вплотную придвинулся к нашему выступу. К нему прикрепились еще три – и перед нами оказался небольшой мостик. На ближайшей к нам плите вспыхнула золотая буква «д», затем загорелись и другие буквы, и мы увидели слово «ВХОД».

Герофила радостно захлопала в ладоши, звеня цепями:

– Отлично! Скорее вперед!

Мне совсем не хотелось проверять, выдержит ли плита, плавающая в озере раскаленного ихора, мой вес, но Мэг не раздумывая пошла вперед, и мы с Гроувером последовали за ней.

– Только не обижайтесь, леди, – крикнула Мэг Сивилле, – но мы уже раз чуть не сгорели в такой огненной штуке. Может, вы сразу сделаете мост от нас до вашего берега без всяких загадок?

– Я бы с радостью, – ответила Герофила. – Но это мое проклятие! Оракул должен либо говорить загадками, либо оставаться… – она осеклась. – Десять букв. Девятая «ы».

– Молчащим ! – завопил Гроувер.

Раздался грохот, и мостик под нами задрожал. Гроувер замахал руками и, наверное, упал бы, если бы Мэг вовремя его не поймала. Как хорошо, что на свете есть коротышки! У них центр тяжести расположен низко.

– Не «молчащим»! – крикнул я. – Это не окончательный ответ! Так ответил бы только дурак, потому что в этом слове всего восемь букв и в нем вообще нет «ы»! – Я устремил на сатира испепеляющий взгляд.

– Простите, – пробормотал он. – Я увлекся.

Мэг внимательно посмотрела на плиты. Стразы в оправе ее очков блеснули красным.

– Флегматизм? – предположила она. – Тут десять букв.

– Во-первых, – ответил я, – я впечатлен, что ты знаешь такое слово. Во-вторых, в это предложение его не вставить. Звучит абсурдно: «…либо оставаться флегматизм ». И «ы» снова нет.

– Тогда сам отгадывай, бог-всезнайка, – фыркнула она. – И на этот раз давай без ошибок!

Какая несправедливость! Я принялся подбирать синонимы к слову «молчащий». Но мне в голову ничего не приходило. В конце концов, я люблю музыку и поэзию. Тишина мне не по душе.

– Безмолвным, – наконец проговорил я. – Значит, нужное слово – «безмолвный».

Плиты откликнулись и образовали второй мостик – десять букв по горизонтали, слово «БЕЗМОЛВНЫЙ», пересекающее первое слово в букве «в». К несчастью, так как этот мостик лег поперек, ближе к оракулу мы не стали.

– Герофила, – крикнул я, – я понимаю, что тебе нелегко. Но не могла бы ты подбирать более подходящие по длине ответы? Пусть, скажем, следующее слово будет очень простым и очень длинным, чтобы мы сразу оказались на твоей площадке.

– Ты же знаешь, что я не могу, Аполлон. – Она сжала руки. – Прошу, поспешите, если не хотите, чтобы из Калигулы получился новый… – ее речь снова оборвалась. – Три буквы. В середине «о».

– Бог! – горько сказал я.

Сложился третий мостик – три плиты, пересекающие слово «безмолвный» в букве «о». А значит, к цели мы стали ближе лишь на одну плиту. Все втроем мы взгромоздились на плиту с буквой «б». В зале стало еще жарче, будто чем ближе мы подбирались к Герофиле, тем яростней кипел ихор Гелиоса. С Гроувера и Мэг ручьями лил пот. Мой камуфляжный наряд тоже промок насквозь. В последний раз мне было так же неприятно стоять, прижавшись к кому-то, в 1969 году на концерте «Роллинг Стоунз» в «Мэдисон-сквер-гарден». (Совет: как бы вам ни хотелось, не обнимайте Мика Джаггера и Кита Ричардса, когда они выходят на бис. Как же потеют эти мужики!)

Герофила вздохнула:

– Простите, друзья мои. Я попробую снова. Порой я думаю, что пророческий дар мне хотелось бы в себе… – она вздрогнула от боли. – Одиннадцать букв. Отрицание и слово. Седьмая «ы».

Гроувер забеспокоился:

– Погодите. Что? Снова «ы»?!

Воздух был так раскален, что мне казалось, будто мои глаза скоро поджарятся, как лук на шампуре, но, сделав над собой усилие, я все-таки пригляделся к угаданным нами словам.

– Наверное, – сказал я, – новое слово располагается по вертикали и пересекает «безмолвный» в букве «ы».