Рик Риордан - Горящий Лабиринт [litres]

– Вы убили Тимбра! – прошипел один.

– Вы убили Пика! – подхватил второй.

Стоящая на безопасном выступе Медея усмехнулась:

– Видишь, Аполлон, я привела с собой решительно настроенных добровольцев! Остальные тоже требовали взять их сюда, но…

– Остальные ждут снаружи? – спросила Мэг.

Я не понял, обрадовалась она ( Ура, сейчас придется убить меньше пандов! ) или расстроилась ( Ну вот, потом придется опять убивать пандов! ).

– Конечно, дорогая, – ответила Медея. – И даже если вы настолько глупы, что решили, будто сможете обойти нас, у вас все равно ничего не выйдет. Хотя Флаттер и Децибел ни за что вас не пропустят. Правда, мальчики?

– Я Флаттер, – сказал Флаттер.

– А я Децибел, – сказал Децибел. – Нам уже можно их убить?

– Еще нет, – ответила Медея. – Аполлон сейчас как раз там, где нужно, осталось его только растворить. Остальные – не дергайтесь. Если вмешаетесь, мне придется приказать Флаттеру и Децибелу вас убить. Ваша кровь может попасть в ихор, и у меня не получится чистой смеси. – Она развела руками. – Вы ведь сами понимаете – испорченный ихор нам ни к чему. По рецепту мне нужен только дух Аполлона.

Мне не понравилась, что она говорит обо мне, будто я уже умер и стал просто ингредиентом вроде жабьего глаза или сассафраса.

– Никто меня не растворит! – прорычал я.

– О, Лестер, – сказала колдунья, – ну конечно, мы тебя растворим!

Цепи снова натянулись, и мне пришлось встать на четвереньки. Сложно представить, как Герофиле удавалось так долго терпеть эту боль. Хотя она же была бессмертной. А я нет.

– Приступим! – объявила Медея.

И она начала нараспев читать заклинание.

Ихор раскалился добела и залил комнату ослепительным сиянием, в котором померкли все цвета. У меня под кожей будто зашевелились крохотные плиточки с острыми краями, они резали изнутри, сдирая с меня смертную оболочку, превращая мое тело в пазл, из частей которого никак не складывалось «Аполлон». Я кричал. Извивался. Может быть, даже молил о пощаде. К счастью, я мог только вопить, мои губы не могли выговорить ни слова, и поэтому мне удалось сохранить ту крупицу достоинства, которая во мне еще оставалась.

Несмотря на невыносимую муку, я заметил сквозь застилающую глаза пелену, что мои друзья отпрянули, напуганные видом пара и пламени, которые вырывались из трещин, расколовших мое тело.

Я их не осуждал. Да и что они могли поделать? В тот момент я был более взрывоопасен, чем семейная пачка гранат из макроновского магазина, только в отличие от них моя упаковка была не настолько прочной.

– Мэг, – сказал Гроувер, пытаясь нащупать свирель. – Я хочу сыграть песнь природы. Попробую помешать ее заклинанию и позвать на помощь.

Мэг покрепче сжала рукояти мечей:

– В этом пекле? Под землей?

– Помощи мы можем ждать только от природы! – ответил он. – Прикрой меня!

Он заиграл. Мэг охраняла его, подняв скимитары. Даже Герофила сжала кулаки, приготовившись показать пандам, как сивиллы поступали с хулиганами в Эритрах.

Панды, похоже, не знали, что делать. Морщась от звуков свирелей, они обмотали уши вокруг головы, как тюрбаны, но нападать не спешили. Медея не давала такого приказа. И хотя мелодия Гроувера была весьма нестройной, они, кажется, не знали, стоит ли расценивать эти звуки как проявление агрессии.

Я же в это время пытался не рассыпаться на кусочки. Каждая частица моей воли стремилась сохранить меня в целости. Я ведь Аполлон? Я… я прекрасен, люди меня обожают. Я нужен миру!

Заклинание Медеи подрывало мою решимость. Слова на древнем колхидском языке просачивались в мой разум. Кому нужны старые боги? Кому есть дело до Аполлона? Калигула же куда интересней! Он лучше подходит современному миру. Он вписывается. А я нет. Почему бы просто не перестать бороться? И тогда меня ждет покой.

Забавная штука – боль. Только подумал: всё, муку сильнее твое тело просто не способно почувствовать – как тебе открывается новый, еще более мучительный оттенок агонии. И за ним идет следующий. Каменные плиточки двигались у меня под кожей, резали и рвали ее. Будто миниатюрные вспышки на солнце, на моем жалком человеческом теле то и дело возникали языки прорывавшегося из-под кожи пламени, которое легко прожигало дешевую камуфляжную ткань наряда с макроновской распродажи. Я уже позабыл, кто я и зачем продолжаю бороться за жизнь. Мне отчаянно хотелось сдаться, чтобы боль наконец ушла.

И тут Гроувер наконец настроился. Его ноты зазвучали ровнее и живей, модуляции стали увереннее. Он играл бодрую отчаянную джигу, какие сатиры, бывало, играли по весне на лугах Древней Греции, приманивая дриад, чтобы те станцевали с ними в луговых цветах.

Более неподходящего для такой музыки места, чем пылающее подземелье с кроссвордами, было просто не найти. Ни один дух природы ни за что нас бы не услышал. Никакие дриады не пришли бы сюда танцевать. И все-таки музыка приглушила мою боль. Мне стало не так жарко – будто кто-то приложил к моему горячечному лбу холодное полотенце.

Медея запнулась и сердито посмотрела на Гроувера:

– Ты серьезно?! Сам прекратишь или мне тебя заставить?!

Гроувер заиграл еще исступленней, отправляя природе сигнал бедствия, и отраженные эхом звуки свирели метались по залу и отдавались в коридорах, как в трубах гигантского церковного органа.

Внезапно к нему присоединилась Мэг, которая жутким монотонным голосом затянула какую-то белиберду:

– Эй, послушай-ка, природа! Мы любим растения. Дриады, спускайтесь к нам и… э-э… растите и… типа, убейте колдунью.

Герофила, у которой когда-то был дивный голос, которая родилась, распевая строки пророчеств, разочарованно взглянула на Мэг. И проявив поистине ангельское терпение, не ударила ее по лицу.

Медея вздохнула:

– Так, ну хватит. Мэг, мне жаль. Но я уверена, что Нерон простит меня за то, что я тебя убила, когда я расскажу, как ужасно ты пела. Флаттер, Децибел, заткните их.

За спиной у колдуньи в ужасе забулькал Крест. Несмотря на скованные руки и поломанные пальцы, он пытался нащупать струны укулеле.

Флаттер и Децибел расплылись в довольной улыбке:

– Мы отомстим! УМРИТЕ! УМРИТЕ!

Развернув уши и подняв мечи, они перепрыгнули на площадку.

Смогла бы Мэг сразить их своими верными скимитарами?

Не знаю. Но вместо того чтобы разить врагов, она сделала нечто столь же неожиданное, как попытка спеть. Возможно, вид несчастного Креста натолкнул ее на мысль, что уже пролито слишком много крови пандов. Возможно, она все еще думала о своем гневе и о том, на кого ей на самом деле следует направить свою ярость. Как бы то ни было, ее скимитары превратились в кольца. Она достала из поясной сумки пакетик семян, разорвала упаковку и бросила семена под ноги приближающимся пандам.