Альвдис Рутиэн - Между [litres]

Пой, прибой. Перебирай струны волн.

Пойте, птицы. Беде не случиться, горю забыться, пророчеству не сбыться.

…Так пели птицы Рианнон тем семи воинам, что спаслись из Ирландии. Семеро спасшихся, и с ними Бранвен.

Битва была позади, и побоище, и горечь потери.

Прикрыты веки Бендигейда Врана. Дремлет отрубленная голова государя Британии. Если уж мертвый не спешит – живым ли торопиться?

Доверчиво дремлет Бранвен, чародейным сном сраженная. Во сне жив ее сын, во сне любит ее муж, во сне не идут бритты войной на Эрин.

Семеро смелых, семеро спасшихся, семеро спящих.

Высок чертог в Гуэлсе, и три Двери в нем. Первую открой – туманы там, там великая власть Авалона. Вторую отвори – уйди в леса Аннуина. А третью не трожь – запретна дверь в Корнуолл.

Пируют семеро не пробуждаясь, веселятся в неведенье, невредимы и невидящи.

Спокоен могучий Вран, и забыл Манавидан, как обещал брату отнести его голову в Каэр Ллуд.

Поют птицы Рианнон, предвещая приход повелительницы.

Пир беспечальный – свадебным становится. Быть Рианнон женою Манавидана, морской с морским на земле соединить судьбу, ибо поют и поют ее птицы, и не хочет Манавидан открывать ни первые две двери, ни запретную.

Двадцать лет миновало в дремотной неге. И другие двадцать миновали. И третьи.

На исходе ж четвертых сказала Рианнон мужу: «Отвори дверь в Аннуин».

Дурной ли друг дрёма? Верный ли враг?

Ошибся Манавидан, не в Аннуин открыл дверь – в Думнонию. Ворвался в чертог ветер из Корнуолла, разогнал туманы дремы, разорвал гирлянды грез.

Очнулась Бранвен. Мертв ее сын, и муж мертв, и истреблены мужи Эрина и Прайдена из-за нее.

Горько вздохнула Бранвен – и разбилось ее сердце от горя.

Очнулся Бендигейд Вран. «Манавидан, брат мой, просил я тебя отнести мою голову в Каэр Ллуд. Отчего медлишь ты?»

С плачем умчались птицы Рианнон, ибо неподвластны были более семеро их чарам.

– Откуда ты знаешь? – прошептала Эссилт. – Тебе рассказали, кто я?

Рифмач покачал головой.

– Тогда отчего ты поешь мне о ветре из Корнуолла?

В ответ певец улыбнулся, и это можно было понимать как угодно.

Он уходит, а королева берется за вышивку – и никакой истоме лета больше не сморить ее. Словно и впрямь посвежело. Словно пронесся по лесу Муррей ветер – не колыхнувший ни листка на деревья, но разорвавший паутину чар.

Мой Рифмач, ты оказался мудрее, чем я думала. Мудрее и сильнее.

Я ничего не говорила тебе об Эссилт, а ты сам распознал в ней мою соперницу. И ты помогаешь ей покинуть наше царство.

Как мне наградить тебя за это, Рифмач? Ты самый неучтивый из моих возлюбленных, ты хочешь уйти от меня на исходе семи дней… ты свято хранишь обет молчания, чтобы не потерять дорогу в мир людей.

Мне бы гневаться на тебя – но твоя гордость мне по душе.

И я сделаю тебе подарок. Но – я тоже умею молчать. Я не скажу тебе о моем даре ни сейчас, ни потом.

Награда будет простой: когда срок твоей человеческой жизни придет к концу, я дам тебе возможность вернуться сюда.

…Ты ошибся, певец: мой подарок Пуйлу не был даром любви.

Ты прав, певец: кажется, я всё-таки люблю тебя.

С каждым днем всё больше обитателей леса Муррей собиралось у шалаша Эссилт, чтобы послушать Рифмача.

В теньке устраивались девушки-лягушки, с зеленой кожей и красивым узором на толстых ляжках. Окрестные деревья обрастали десятком новых сучков – у каждого из которых, если приглядеться, можно было разглядеть хитрое личико и тонкие пальцы на руках и ногах, которыми они накрепко держались за ствол. Садясь на неизвестно откуда взявшийся пень (вчера точно не было, а выглядит обломком векового дерева!), стоило проверить, не плюхнешься ли ты ему прямо на нос.

И если внимательно приглядеться, то и прошлогодние листики оказывались одежкой какого-то эльфенка, и гриб – не совсем грибом, и…

Но Эссилт не приглядывалась, торопясь с вышивкой, а Рифмач был слишком погружен в свои песни, чтобы разглядывать мелкую лесную нелюдь.

Прежде спали спутники Манавидана, ныне спали чары Рианнон.

Сказал ей сын Ллира: «Ты морская и я морской. Вся гладь Корины будет нам брачным ложем!»

Отвечала Рианнон: «Сын мой – король людей, и не по волнам, а по холмам ныне пролегает мой путь. Хочешь быть со мной – пойдем вместе».

Кто устоит, если позовет Белая Королева? Оставил Манавидан подводные чертоги, живет он у Придери в Дифеде, будто король людей.

Говорит ему Рианнон: «Велика мудрость твоя, сын Ллира. Много сокровищ тайных лежит на дне морском, но дороже их всех те искусства, которыми владеешь ты. Сделай мне свадебный подарок: отдай людям свои знания».

Гневно рассмеялся Манавидан: «Опомнись, женщина, о чем говоришь ты?! Рыбацким ведром не вычерпать море! Не опущусь я до того, чтобы учить жалких смертных!»

Ничего не отвечала Рианнон. Ничего не сказал и Придери, король Дифеда. Но только назавтра неведомый чародей похитил их замок – как вор крадет кубок со стола. Нет ни дворца, ни слуг, ни конюшен, ни амбаров…

Плачет Рианнон: «Что делать нам, лишенным крова? Поистине, нет нам другого пути, кроме как идти в Ллогр, ремеслом там прокормиться».

Утешает ее Придери: «Не оставлю я тебя, матушка. Любой работы не погнушаюсь, пусть и грязной».

Видит слезы Рианнон Манавидан, говорит он ей: «Не стоит вам тревожиться: никто искуснее меня не умеет работать по коже, никто не владеет лучше искусством золотильщика, и трудно найти мастера доспеха, равного мне. Если нет вам иного пути, кроме как в города Ллогра, – иду я с вами, и будете вы жить не хуже, чем прежде в Дифеде».

Слезы горя Рианнон сменились слезами радости. И пошли они в Ллогр, и выделывал Манавидан кожи в первом городе, и золотил украшения в другом, и мастерил доспехи в третьем.

И сказала однажды Рианнон Придери: «Поистине, хитростью легко мы добились того, чего не добивались уговором: передал свое искусство людям Манавидан, и множится ныне число его учеников».

Но случилось так, что услышал ее сын Ллира. И страшно разгневался он, и не могла любовь к Рианнон одолеть его ярость. И ушел Манавидан в бездны морские, в бурях вымещая ненависть свою к земле людей.

Давно уже стемнело, и надо спать, чтобы завтра с рассветом браться за работу.

Надо, но… не хочется.

Звезды между башен-елей. Кажется, я готова смотреть и смотреть на них. Почему? Они были, есть и будут всегда, я видела их с детства…

…и с детства боялась.

Выглянуть августовской ночью из дому – не помню ничего страшнее. Звездных искр так много, а я – мельче пылинки перед ними.

А сейчас – ужас прошел. Вон, почти в зените – Каэр Арианрод, Северная Корона. И сверкающие дали за ней…