Альвдис Рутиэн - Между [litres]

Так и ехали. Северяне молчали. Друст иногда заговаривал то с одним, то с другим воином. Марх и Эссилт имели обыкновение уезжать вперед, хотя их кони, казалось бы, не убыстряли шага.

Друст, сощурившись, смотрел им в спины – и надолго смолкал.

Я должна поговорить о нем. Марх хочет быть беспристрастным – но во имя призрачной справедливости готов терзать себя.

Он хочет позаботиться обо мне – и в этой заботе готов дойти до безрассудства.

Он хочет быть мудр – и ради мнимой мудрости готов на безумие.

– Муж мой. Я прошу тебя: не отсылай Друста. Нет-нет, дослушай. Пожалуйста.

Марх, ты любишь его. Он значит для тебя не меньше, чем я. Или больше. Гораздо больше.

Он – твой сын, пусть не от плоти. Твой наследник. Часть тебя самого. Твоей души. Твоих стремлений и побед.

Он – это ты. Я о себе этого сказать не могу.

Он нужен тебе. Не как вассал сеньору. Не как сын отцу.

Как десница – телу.

Почему ты отсылаешь его?

В разлуке с ним тебе будет стократ больнее, чем ему!

Почему, ты спрашиваешь меня?

Потому что я больше не могу ему верить.

Да, я люблю его. Да, он мой сын, мой единственный сын, мой наследник… мог бы им стать. Если бы не променял звание наследника на потакание своим страстям.

Он оказался игрушкой в руках Манавидана – и если бы не Фросин, вы оба были бы давно мертвы.

Он слаб, Эссилт, – и поэтому я не могу больше доверять ему. Да, он никогда не предаст по злому умыслу – но в любой миг может предать меня по слабости.

У меня больше нет наследника, Эссилт.

Я не могу оставить судьбу королевства, мою и твою судьбу – в руках жертвы собственных страстей. Сегодня он владеет собой, завтра нет… я готов простить его как отец, я готов простить его как муж, чьей женой он овладел насильно… я даже простил его как король – простил, Эссилт, да! иначе предал бы его смерти! – я готов простить его, но рядом со мной и с тобой ему более не быть.

Хватит.

Я заплатил за свою доброту слишком дорого.

Я чуть не потерял тебя – из-за того, что долго прощал его.

Ты говоришь, что я люблю его. Наверное, это правда. Люблю сильнее, чем тебя? Кажется… это неважно, девочка моя. Много ли ты видела королей, которые позволяют чувствам быть опорой решений?

Что, Эссилт? Мне будет больнее в разлуке, чем ему? Маленькая моя, да если бы я хотел причинить ему боль, я бы для начала заточил его в темницу, а не отправлял бы к лучшему королю во всем Прайдене!

– Он уедет, Эссилт, – Марх положил руку поверх ее. – Так мне будет спокойнее. У меня не хватает сил постоянно ждать удара в спину – и не от подлеца, вроде Андреда, а от собственного сына.

– Но он не предатель! – Эссилт посмотрела на мужа с мольбой. – Тогда, в Самайн, он пал жертвой чар Манавидана!

– И что? Ты мне предлагаешь дождаться еще одного Самайна, когда Манавидан найдет более подходящего исполнителя своей воли, чем Фросин?! И если вдруг по милости Друста я отправлю тебя на костер, и рухнет всё, что я строил веками, тогда меня утешит то, что Друст был неволен в своем предательстве?! Ты этого хочешь?!

Эссилт не нашла ответа.

Король гневно продолжал:

– Знаешь ли, кроме Марха-короля есть еще Марх-человек. Я устал, Эссилт. Просто устал. Устал быть растянутым, словно жертва, между Друстом – воплощением верности и Друстом – рабом страстей. Честное слово, по мне лучше Андред, чем Друст. Андред, по крайней мере, был всегда один и тот же…

– Прости, – тихо проговорила королева. – Я думала, так будет лучше тебе.

Марх молча покачал головой.

– Я боялась, тебе будет тяжело без него…

Король пожал плечами:

– Не первая потеря в моей жизни. И вряд ли последняя. Твоя тихая и спокойная верность мне дороже его метаний от запредельной преданности к черному предательству.

– Так ты оставишь его в Каэр-Лундейне?

– Если Артур согласится принять его. Если нет – пусть этот наш герой уплывает за море. Довольно я извинял ошибки Друста. Я становлюсь стар, и дело не только в том, что у меня полголовы седых волос. Я начинаю ценить покой…

– Бедный мой муж… мой старый, мудрый… глупый муж…

Она сжала его тяжелую ладонь своими тонкими пальчиками.

Марх улыбнулся.

Они ехали по гористой Альбе. Марх чувствовал, как начинает зудеть рисунок на теле, чесаться, словно недозажившая рана.

Эссилт с удивлением и радостью смотрела на лицо мужа, на котором сначала бледно, а потом всё явственнее проступали синие узоры. Под ее пристальным взглядом Марх понял, что незримое опять становится видимым.

– Нравится? – усмехнулся он.

– Я же их видела, – улыбнулась она. – В то наше лето. Нравится, очень нравится. Почему ты прячешь их?

– Я не прячу. Силу ведь не спрячешь… она только может уйти сама. Или проснуться. Ты же помнишь, что творилось со мной тем летом.

Она кивнула, и взгляд Королевы обещал: всё еще повторится.

Вслух она спросила:

– А здесь – почему?

– А здесь я в юности воевал с римлянами.

– Здесь?! Так далеко на север от Адрианова вала?

И Марх стал рассказывать – о Касваллауне, об Ирбе, о бесстрашных горцах, которых римляне считали бессмертными… Говорить о чем угодно, лишь бы о Прайдене, лишь бы Эссилт смогла освободиться от светлой грезы Аннуина, лишь бы заново привязать ее к себе.

А синий рисунок наливается силой, и тело жгут воспоминания о том лете, но – проклятье! – не делить же ложе с королевой в торфяной пастушеской хижине, в грязи и чаду очага? А если, как любят выражаться барды, «на зеленом мху» – то со всего леса сбежится любопытная нелюдь, и не отгонишь, хоть охрану выставляй… что ничем не лучше!

Так что придется подождать до ближайшего замка.

И, судя по пламенным взглядам королевы, она думает о том же самом.

Вот поэтому – рассказывать, рассказывать и рассказывать. Даже Друст подъехал ближе: за время этой поездки он узнает больше о жизни отца, чем за все предыдущие годы.

Замок оказался башней, отличающейся от пастушеской хижины лишь в высоту. Но Марху с Эссилт это было уже неважно – они наконец смогли остаться одни и отдались друг другу с жадностью голодных, дорвавшихся до еды.

…Синий узор на теле Марха ослепительно сиял, и древняя сила, спящая многовековым сном в камнях башни, пробуждалась, расходилась волнами по Альбе, насыщая святилища – словно пересохшие колодцы наполняет вода. Друиды, уже немногочисленные, и жрецы крохотных горских племен спешили провести обряды, чтобы не дать этой силе истечь так же внезапно, как она пришла. А у многих воителей Альбы, о подвигах предков которых ходили легенды, на теле вдруг начинали проступать синие узоры, не нанесенные человеческой рукой.