Альвдис Рутиэн - Между [litres]

Деноален отобрал у чародея кувшин и выбежал.

Побежал… дурачок.

И как ему не противно иметь дело с таким гадким карликом? Я сам, будь моя воля, лучше б поражение потерпел, чем связался с той мерзостью, какой он видит меня.

А этому – нипочем. Видать, большой подлец. Мерзкий красавчик… мертвый красавчик. Мало-мало до смерти отмерено красавчику.

Тьфу ты. Вот привык… даже сам с собой так разговаривать начал.

И Манавидан – глупец. Чучело подводное, водорослями заросшее! Ну кто ж против Марха посылает союзника Марха?! Ветер у тя в голове, Владыка Моря. Штормовой такой ветер… а может, легкий бриз. Ветер в голове гуляет, злобу-ревность подгоняет…

Тьфу, опять.

Я сдержу слово, а как же. Я верну долг Манавидану – и потом буду волен делать, что угодно.

Вот и стану делать то, что угодно мне .

Простак ты, Манавидан. Сокрушить Марха моими руками! – н-да, ты размечтался…

За окном ветер воет на разные голоса: то ли мычит Нинниау, стряхивая тучи с рогов и выдыхая ураганы из ноздрей, то ли взывают к заточенному хозяину три сотни воронов из Кинверхина, то ли красноухие псы Аннуина нашли себе добычу…

Холодно. Окна давно закрыты ставнями, но ветер прорывается сквозь все щели, раздувая тяжелые тканые занавеси, которые висят по стенам.

Королева пыталась вышивать, но огонь светильников так дрожал, что разглядеть работу было невозможно.

Эссилт зябко закуталась в накидку из заячьего меха. Ей было холодно и еще больше – страшно. Бранвен и Перинис сейчас были там , в своем мире, куда Эссилт не рискнула бы отправиться даже с ними… может быть, с Мархом – но тот совсем не стремился в Аннуин в Самайн, да еще и с королевой. Эссилт знала, что Марх сейчас внизу, в зале, среди своих эрлов, – и она ни за что не дала бы понять ему, насколько она боится быть одна. Если она и расскажет мужу о своих страхах, то позже, когда он придет к ней, и в его объятиях ей станет спокойнее, чем за стенами крепости.

Мысли о короле добавили Эссилт уверенности, но ненадолго. Снова завыл, захохотал ветер, будто сотня бродяг и нищих кривлялись и издевались, отвратительно гогоча. Королеве казалось, что она окружена этим сбродом, и некуда бежать, и не вырваться…

Распахнулась дверь. Эссилт вскрикнула.

Но нет: не чудовище, не враг. Друст.

– Любимая, не бойся!

Она бросилась к нему, ища спасения от своих страхов…

Андред брезгливо морщил нос от едкого дыма: Фросин зажег свои травы, и дышать в комнате Деноалена стало совершенно невозможно. Сам филид сосредоточенно следил за всеми действиями карлика, пытаясь хоть как-то разобраться в их смысле и значении.

Эрлу магия была безразлична, его интересовал лишь итог. За дверьми стояла наготове дюжина воинов, чтобы по первому слову Андреда броситься хватать любовников.

Фросин бубнил под нос:

– От взгляда до сглаза, от ласки до таски, от дружбы до драки, от мира до мряки, от смеха до мести…

Андред раздраженно тер глаза: они страшно слезились от этого дыма. Поверхность зеркала давно уже стала мутно-серой, и эрлу подумалось, что вряд ли его филид хоть когда-нибудь отмоет ее дочиста.

– Ну что же, славный эрл, – скрипучий голос Фросина зазвучал отчетливо, – раз ты так хочешь подглядывать – гляди.

Андред склонился над зеркалом. На его глазах мутная пелена начала таять, и потомок Карадауга увидел то, что так давно выслеживал: Друст страстно, неистово, самозабвенно целовал королеву.

– Не надо, Друст, пожалуйста, не надо…

– Любимая, я не могу без тебя! Ты жизнь моя… они все внизу, меня не видел никто… никто не узнает…

– Пусти, прошу, не надо!..

– Я умираю без тебя, каждый день, каждую ночь…

Не разжать кольцо его рук, властных и настойчивых, не уклониться от его губ, влажных и горячих, не прогнать воспоминаний о безумной любви, яростной и отчаянной, – и всё же:

– Друст, умоляю, остановись! Ты погубишь себя, меня и Марха!

Андред вбежал в зал с зеркалом в руке и крикнул:

– Король, ты так упорно отказывался поверить в измену Друста и Эссилт? Так смотри!

Марх закусил губу, застонал от гнева и отчаянья: «Глупец, мальчишка, себялюбец! Навсегда изгоню из Корнуолла… чтобы ни ногой сюда впредь! Изгоню, но только как же мне сейчас ее спасти?.. да за что же это нам?!» Король увидел в зеркале то, чего не желал видеть Андред и едва ли способны были заметить эрлы: отчаянье на лице своей жены. Несчастная жертва насильника.

Эрлы с криком «смерть предателю!» повскакали со своих мест, и Марху не осталось ничего другого, как вместе с ними помчаться наверх, в покои Эссилт.

Король лихорадочно соображал, есть ли из темниц Тинтагела возможность выйти в аннуинскую часть замка.

Ворвалась стража… как, почему они узнали, что я здесь?! – потом эрлы, и – дядя.

Он посмотрел на меня так, что лучше бы мне быть изрубленным в куски его воинами.

Эссилт стояла за моей спиной; я чувствовал, как она дрожит от страха…

Что я наделал!

Я мог бы перебить корнуэльских эрлов, мечом проложить нам путь к свободе, но… у дверей стоит мой дядя. Мой король.

Я не подниму меча на его.

Но иначе нас убьют. Нас обоих. Эссилт убьют из-за меня!

Что мне делать?! Как вырваться отсюда, как спасти ее?!

Я не могу-у-у…

Друст закричал – и эрлов мороз пробрал по коже. Яростный, отчаянный крик, нечеловеческий рев, оглушительный вопль, обернувшийся безумным ржанием.

Обернувшийся.

Вместо племянника короля эрлы увидели белого жеребца; королева, судорожно хватавшаяся за плечи Друста, вцепилась ему в гриву, не понимая, как оказалась на спине коня. И прежде, чем кто-нибудь успел хоть как-то осознать, что произошло, конь в два скачка подлетел к окну, копытами вышиб ставни – и выскочил в черноту штормовой ночи.

Дважды и трижды глупец! Всю жизнь превратиться никак не мог, а тут – нашел день! Самый подходящий, ничего не скажешь!

Да мне в дюжину раз проще было бы укрыть тебя от гнева моих эрлов, чем найти тебя там, куда ты ускакал свернуть свою дурную голову и унес мою Эссилт!

Да умчись ты туда один, я бы ни за что…

Но она – с тобой. И отдавать ее в жертву ночи Самайна… нет. Скорее погибну сам.

Я должен спасти вас – даже если это невозможно.

Марх скинул с плеч мантию, расстегнул и бросил на пол пояс с мечом… – и оцепеневшие эрлы услышали еще более жуткий крик, чем вопль Друста. В крике короля не было ни ярости, ни отчаянья, но там звучала такая дикая нечеловеческая мощь, что явись сюда сам Араун, древнейший король Аннуина, люди не смогли бы испугаться сильнее.

Порыв ветра из распахнутого окна. Холод. Дождь. Страх. Пламя факелов полегло.