Джей Кристофф - Темный рассвет [litres]

– Отец? – позвал Йоннен.

Вой за гранью слышимости. Шум в темноте за глазами. Йоннен часто заморгал, покачнувшись, и схватился за виски. Его череп пронзила черная боль. Каменные лица шире распахнули рты, крики становились громче, пока не задрожали сами стены. Уиспер свернулся клубком и зашипел от боли. Йоннен тоже, упав на колени и раздирая их до крови о каменные лица. По залу будто шла вибрация – по городу, по самой земле, хотя ничто вокруг не двигалось.

Йоннен невольно присоединился к хору криков, чувствуя притяжение, какую-то темную гравитацию. Затем посмотрел на божью кровь и увидел, что она дрожит, – там, куда вошел его отец, расходились идеальные концентрические кольца. Живот мальчика скрутило, его сердце подскочило, когда он понял, что жидкость отступает, как при отливе, стекая обратно в…

«Куда?»

Он не мог пошевелиться. Не мог дышать. В легких давно закончился воздух, но он все равно пытался кричать, широко распахнув глаза и наблюдая, как падает уровень крови. Теперь в центре пруда открылся скорчившийся силуэт. Мужчина, покрытый блестящей чернотой. Кровь продолжала уходить, оставляя за собой чистый камень, каждая капля проникала в поры мужчины. Его образ изменился, на секунду показались кошмарные очертания и мгновенно исчезли. И когда крики достигли пика, силуэт принял знакомое Йоннену обличье.

– …Отец?

Он сидел на дне пруда. Голова склонена. Одно колено на безупречно чистом камне. На помещение завесой опустилась тишина.

– … Юлий? ..

Отец Йоннена открыл глаза, и мальчик увидел, что они полностью черные. Не обращая внимания на свет от фонарика, все тени тянулись к нему. Йоннен заметил, что его собственная тень протягивает к отцу руку. Тоска, тошнота и голод внутри него приносили почти физическую боль.

Но медленно, очень медленно чувство прошло. Потускнело, как солнечный свет во время истинотьмы. Отец Йоннена дрожал от прилагаемых усилий. Все его мышцы напряглись. Вены на шее взбухли до предела. Но постепенно чернота на поверхности его глаз отступила обратно в зрачки и открыла белки.

– Воля, – выдохнул он мрачным, резонирующим голосом.

Император поднял руки. Тени вокруг ожили и принялись извиваться, корчиться, вытягиваться, как черное, дышащее существо.

– Воля на то, на что другие не осмелятся .

– … Юлий? .. – позвал Уиспер. – … Ты в порядке? ..

Император сжал кулаки. Тени застыли, как нашкодившие дети. Мужчина опустил подбородок и улыбнулся.

– Я… прекрасно .

Воздух гудел. Тени рябили. Уиспер отполз от края пруда, природный инстинкт заставил змея свернуться в тени Йоннена. Но вместо того, чтобы поглотить его страх, мальчик почувствовал, как спутник его удваивает. Ужас змея смешивался с его собственным.

Император выбрался из высохшего пруда. Йоннен опустил взгляд и заметил, что тень его отца стала кромешно-черной. Не достаточно темной для троих, четверых или даже десятерых, а настолько бездонной, что свет попросту умирал в ней. Мальчик услышал тихое шипение, будто сковородку поставили на раскаленную плиту.

Прищурившись, император пошарил в мантии и достал троицу Аа, висевшую на золотой цепочке вокруг его шеи. В глазах мальчика ярко вспыхнул свет священного символа, ослепляя и вызывая тошноту. Йоннен ахнул и отпрянул, подняв одну руку, чтобы прикрыться от этого отвратительного сияния. Его желудок скрутило, и он увидел, что кожа отца шипит и жарится, как говядина на сковородке, там, где он прикасался к троице. От паленой плоти императора пошел дым.

Сжав челюсти, Юлий Скаева обратил свою волю на золотые солнца. Вены вздулись на его предплечье, и он медленно сжал пальцы. Троица смялась, как олово в тисках, и превратилась в бесформенный комок в его кулаке. Скривив губы от отвращения, он откинул испорченный символ в дальний угол пещеры и взглянул на обожженную ладонь.

– Мы вернемся в Ребра , – сказал император. – И ты нарисуешь мне карту Дуомо .

– Да, отец, – прошептал мальчик.

Тогда отец посмотрел на него. Невзирая на спутника в своей тени, Йоннен почувствовал, как его сердце пронзает страх. Тьма вокруг них пошла волнами, его собственная тень задрожала, будто боялась не меньше его. И, взглянув отцу в глаза, Йоннен увидел в них голод.

– Хорошо, что твоя память острее мечей, сынок .

Одно разбитое и истекающее кровью сердце.

Четыре человека под взором Матери.

Пять букв, вырезанных в черном камне.

Эшлин .

Мия стояла в Зале Надгробных Речей и смотрела на буквы, которые сама же и высекла на могиле. В ней покоилось тело Эшлин, облаченное в прекрасное белое платье из гардероба Аалеи. Все хранили молчание, пока Мия опускала свою возлюбленную на камень и целовала в хладные, как сердце в ее груди, губы. Глядя на это навеки застывшее прекрасное лицо, навеки закрытые глаза, навеки похищенный вдох и пытаясь убедить себя, что ничего не чувствует.

Мия закрыла дверцу склепа. Захлопнула дверь будущего, о котором посмела мечтать. Счастливого конца, на который позволила себе уповать. Прижавшись лбом к непоколебимому камню, выдохнула остатки своей надежды.

Больше ничего не осталось.

Совсем ничего.

Она повернулась к Меркурио, и жалость в его глазах чуть ее не сломила. Быстро отвернула голову и наткнулась на Сида с Мечницей, стоявших вплотную к ней. Печаль в их взглядах, боль, порожденная ее болью, не принесли никакого утешения. И наконец посмотрела на Трика, стоявщего неподвижно, как статуя Матери над ними с тяжелыми весами и мечом в руках.

«КТО ОСТАЕТСЯ В НАШИХ СЕРДЦАХ, ТОТ НИКОГДА НЕ УМИРАЕТ» .

Но стоит ли оно того, если в конце ждет только боль?

Мия опустила голову. Закрыла лицо руками. Гадая, что же будет дальше.

А дальше была агония.

В ее налитых кровью глазах вспыхнуло черное пламя. Под мокрой от слез кожей поползли черные личинки. Она ахнула и, схватившись за грудь, упала на колени, тени вокруг корчились, царапались и кусались. Стены задрожали. Пол под ее ногами проваливался, затягивая во тьму. На языке появился привкус гнили. Грудь придавило невыносимой тяжестью. У нее возникло чувство, будто она тонет в жидкости, черной, как истинотьма, в ноздри ударила вонь крови и железа. На мгновение показалось, словно весь мир кричит во всю глотку – так громко, что у нее чуть не лопнули перепонки.

А затем она узнала голос.

– Мия!

Темное пламя в сердце. Темные крылья за спиной. Темное небо над…

– МИЯ! – закричал Меркурио.

Она открыла глаза. Жадно втянула воздух. Все ее тело покрылось потом. Рядом стоял на коленях ее бывший наставник, крепко обхватив Мию руками, чтобы остановить ее агонию. В зале царил хаос, дверь склепа распахнули тенистые руки, церковные свечи погасли, огромная железная цепь на весах Богини лопнула пополам. Все в страхе смотрели на Мию.