Себастьян Кастелл - Механическая птица [litres]

– Не торопи бедного мальчика. Посмотри ему в глаза. Он несет на плечах все бремя мира.

Она осторожно выдернула мою руку из пальцев старика и посмотрела мне в глаза.

– Они пока что не станут убивать девушку, Келлен.

– Откуда ты знаешь?

– Пытки нужны не только для причинения боли. Это делают и затем, чтобы внушить страх. Они пытаются напугать мать девочки и заставить ее отдать то, что им нужно.

– Но тогда… Наверное, мы должны найти их первыми?

– Доверься нам, – сказала Энна, сжимая мою руку. – Ты здесь не просто так.

Даррел посмотрел на человека в балахоне, который внимательно наблюдал за нами.

– Савир хочет увидеть, как ты управляешься с монетой. Заставь ее танцевать.

Я понятия не имел, что это значит, но повиновался. Монета взлетела в воздух, но не задержалась там так же долго, как у Савира. Танцующий-с-монетами покачал головой.

– Дази, – сказал он.

По-видимому, теперь наш разговор сократился до половины слова.

Он зажал монету в пальцах и постучал ею по лбу, потом по груди и, наконец, по моей руке.

– Кастра дази.

– Он говорит: чтобы танцевать, ты должен использовать свой ум, свое сердце и свои руки.

– Как?

– Откуда мне знать? Я аргоси, а не какой-то старый нищий, который бродит повсюду, изрекая непонятные философские сентенции и называя монеты священными артефактами.

Если принять во внимание то, что я знал об аргоси, его заявление выглядело очень забавно. Даже Рейчис ухмыльнулся.

– Хех. Глупый аргоси.

Даррел взял у меня монету. Я думал: он покажет, как заставить ее летать. Но, взмыв в воздух, монета просто упала – так же как и у Заверы.

– У меня нет этих навыков. Не знаю точно, как оно работает, но, похоже, некоторые люди обладают особым прикосновением. Они могут разбудить дух, который живет внутри металла.

Он вернул монету мне.

– Ты заставляешь ее танцевать и, когда это происходит, можешь использовать ее свойства.

– Какие свойства?

– Зависит от монеты. Есть куча разных. Сотокастра – вот, как эта, – открывает замки. Орокастра помогает найти воду или золото.

Он кивнул человеку в балахоне.

– Савир – кастрадази. Прежде кастрадази были народными героями. Но несколько лет назад лорды-торговцы решили, что они всего лишь обманщики и воры. И натравили на них тайную полицию. Теперь их осталось немного. А монет – и того меньше.

Алтарист что-то говорил о металлах, необходимых для создания птицы. И о том, что лишь изобретатели имеют право ими владеть…

Я помахал монетой.

– Это оно. То, что Джануча использовала для своих экспериментов.

– Не исключено, – сказал Даррел. – Но если ты хочешь узнать наверняка, то лучше докажи Савиру, что умеешь обращаться с этой чертовой штуковиной.

Старик в балахоне, казалось, понимал больше, чем хотел показать. Он жестом велел мне наблюдать, а потом принялся снова и снова подкидывать монету. Сперва я пялился на ее кульбиты в воздухе. Наблюдал, как она зависает на секунду, на две, на три… А потом я понял, что смотрю не туда. Нужно было обратить внимание на то, каким образом старик ее подбрасывает. Савир положил монету на большой палец, слегка повернул все запястье, прежде чем отправить ее в полет, – скорее, по кривой, нежели прямо вверх. Он поймал монету и жестом предложил мне попробовать.

Что ж… Маг из меня так себе. Но зато я наловчился творить магические жесты. И дело не только в настойчивости и долгой практике; для меня это всегда было своего рода искусством. Мне нравился этот танец пальцев, рисующих в воздухе наисложнейшие узоры. Да, на самом деле – очень похоже на танцы.

Я не стал копировать движения Савира, а просто позволил рукам двигаться – чувствовать форму монеты, ее вес, ощущать, как она катится по моей ладони…

Отлично! Теперь мы как следует познакомились. Поглядим, сможем ли мы станцевать.

На этот раз, когда я подкинул монетку, она немного повисела в воздухе, покачиваясь, и лишь потом медленно полетела вниз. Савир схватил меня за запястье и подставил мою ладонь под монету. И падение прекратилось: монета зависла над ладонью, поворачиваясь вокруг своей оси, точно подвешенная на веревочке.

– Кастрадази… – сказал Савир негромко и восхищенно.

В тот день, когда родители погасили мои татуировки, я потерял всякую надежду стать магом. Я полагал, что навык творить магические жесты – единственное, в чем я действительно был хорош, – пропадет впустую. Теперь же, хотя тут была всего лишь монетка, плавающая в паре сантиметров над моей ладонью, я почувствовал себя на удивление хорошо. Так, как не чувствовал уже очень, очень долгое время.

– Хорошо, – сказал Рейчис, склонив голову набок и наблюдая за мной. – Я хочу получить свою монету назад.

Человек в балахоне накрыл мою ладонь своей, обхватив пальцами мою кисть и изобразив нечто вроде рукопожатия. А потом заговорил с Даррелом на гитабрийском.

– Он хочет, чтобы ты солгал ему, – перевел аргоси.

– Как?

– Как угодно. Тебя не учили врать, парень?

Ну, на самом деле я довольно много узнал об этом от людей из моего клана.

– Джен-теп привезли семь форм магии на этот континент, – изрек я с уверенным видом.

Даррел ухмыльнулся. Савир просто смотрел на меня. Моя рука – в том месте, где между нашими ладонями была зажата монета, – вдруг начала зудеть. Ощущение становилась все сильнее и сильнее, пока не сделалось почти невыносимым. Я попытался убрать руку, но старик не позволил мне. Вместо этого он что-то проговорил, обращаясь к Даррелу.

– Теперь скажи правду.

– Что? Почему бы…

Я не мог больше терпеть боль.

– Мы украли Оазисы у медеков. Мы отняли у них магию и притворились, будто она наша.

Боль исчезла мгновенно, словно ее никогда и не было.

– Сотокастра, – сказал Савир.

– Сото означает «открывать» и «говорить правду», – объяснил Даррел. – В руках обычного человека эта монета – просто мертвый кусочек металла. Но кастрадази может использовать ее, чтобы вскрыть замок или понять, лжет ли его собеседник.

Он фыркнул – словно бы немного снисходительно.

– Конечно, аргоси может это проделать и без всякой монеты.

– И сколько таких еще существует? – спросил я.

– Если верить старым историям кастрадази, прежде была двадцать одна священная монета. Но уже много лет кастрадзи – вне закона, и тебе повезет, если найдешь танцующего с монетами, владеющего более чем одной-двумя.

Человек в балахоне снова заговорил, и Даррел нахмурился.

– Что он сказал? – спросил я.

– Что искусство скоро исчезнет. Говорит: он стар и ненадолго задержится в этом мире.

– Не может ли он кого-нибудь научить?

– Дазигензия, – сказал старик, еще сильнее сжав мою руку.

– Танцу не учат, – перевел Даррел. – Его надо раскрыть в себе.