Чарли Хольмберг - Дым и Дух [litres]

Рука Сэндис, потянувшаяся к сырнику, оцепенела.

– Ешь, не стесняйся, – мотнул головой Рон. – Нам с тобой нужны силы.

– Я могу чем-то помочь? – Она нерешительно отщипнула кусочек творожного оладья и теперь катала его между пальцами. – Что-нибудь сделать?

– Да – остаться здесь. В одиночку я быстрее управлюсь. А тебе тут будет спокойнее.

Он подошел к окну и, отогнув желтую занавеску, выглянул на улицу. Похоже, в этой гостинице во всем предпочитали желтый цвет. Видимо, мечтали хоть как-то скрасить жизнь в этой унылой клоаке – Дрезберге.

– Сюда они сунуться не посмеют. Тем более днем. Кайзену потребуется время собрать новое войско.

– Ему не нужно войско…

Уронив край занавески, Рон внимательно посмотрел на Сэндис. Она улыбалась. Разглядывала сырник в своей руке и улыбалась. Не лучезарно, не от души, но все-таки…

– Хорошо, я останусь. Приберу постель. Подготовлю белье для прачки.

Белье для прачки уже лежало на краю постели, собранное в узел деликатной горничной, которая не стала уточнять, почему от их одежды несет уборной и с чего вдруг Рон так расщедрился и попросил ее купить им новые рубашки и платья. Закинув сырник в рот, Сэндис направилась к кровати и сбросила узел на пол.

– Белье я подготовлю сама.

Рон ухмыльнулся. Да и как тут было не ухмыльнуться!

– Ну, я пошел. – Он подошел к столу и отломил еще один кусок от стремительно убывающего хлеба. – Раньше уйду, раньше приду. А потом обмозгуем, что нам делать дальше.

– Спасибо, Рон.

– Хватит меня благодарить, – зачавкал он.

Лицо Сэндис озарилось улыбкой – уже настоящей, искренней и теплой. В луче солнечного света, скользнувшем из-за штор, она засияла неземной красотой. Такой Рон впервые и увидел ее в таверне. Увидел и не смог оторвать глаз. Вот и сейчас он поглядел на нее и словно погрузился в туман. Мысли его смешались. Теперь он думал о ее шелковистой коже и о том, что они здесь совершенно одни. Вспоминал ее слова там, в переулке, ее неприкрытую заботу о нем. Эта девочка – словно книга за семью печатями. Не чета тем случайным подружкам, что согревали его постель и исчезали поутру. Она не такая, как его коллеги и друзья. Не такая, как Куртц или его мать. Совсем не такая, как его мать.

«И пока ты тут растекаешься мысию по древу, твоя мать гниет в тюрьме!»

Рон содрогнулся, покачал головой, пробуждаясь от грез. «Все тлен да суета человеческая. Сейчас не время для подобных мыслей и желаний. Сейчас не время…»

Он выхватил из мешка кошелек и, не попрощавшись, выскользнул за дверь.

Дорога до «Гереха» тянулась бесконечно. Может, потому, что тюрьма находилась слишком далеко. Может, потому, что Дрезберг невероятно разросся. Может, потому, что Рон смертельно устал и еле передвигал ноги, чувствуя себя столетним старцем. А может, потому, что в глубине души он прекрасно знал – он даром теряет время.

– Свидание с арестованным, – только и сказал он, приблизившись к зарешеченному окошку, за которым сидел другой служитель, а не тот, прежний, тучный пожилой господин.

Служитель – почти старик, с вытянутым лицом – с легким стуком распахнул лежавшую перед ним книгу. Рон отвел глаза, делая вид, что не замечает, как много в ней вычеркнутых фамилий и вымаранных записей.

– Имя?

– Адалия Комф.

Старик медленно, выматывая душу Рона, принялся листать слипшиеся страницы и водить по ним указательным пальцем сверху вниз.

– Так… – пробубнил он, найдя наконец требуемое имя. – Она… Ох… Свидания не дозволяются. Одна встреча уже была. Со Смотрителем.

– Я ее сын, – зароптал Рон и выложил на конторку документы. – Я должен ее увидеть.

Рон знал, что не имел никакого права на встречу. По закону полагалась одна встреча, и он потратил ее на беседу со Смотрителем.

Служитель уставился в бумаги.

– Прошу прощения, но предоставленные вами документы более не действительны. Где вы их взяли?

«У делопроизводителя, который не отличается щепетильностью».

– Сколько мне заплатить, чтобы они снова стали действительными? – не церемонясь, спросил Рон.

Служитель поджал губы, поразмыслил, покачал головой и закрыл книгу.

– Всего доброго, сэр. Следующий!

Этого стоило ожидать, однако Рон почувствовал, как в нем вскипает бешеная, лютая ярость. Он отпрянул от окошка и под прицелом пристальных глаз солдат последовал к выходу. Дошел до двери. Замялся. Достанет ли у него духу подкупить стражников, которым доверили охранять ворота в это узилище?

Он шагнул к ним. Один из стражей вопросительно поднял бровь. Другой скрестил на груди руки. У каждого на правом боку висело ружье, на левом – сабля, а на шее болталась маленькая дубинка.

Они были одних лет с Роном. Возможно, в детстве они даже вместе ходили в церковь.

Повернувшись спиной к городской толпе, Рон вытащил знатно поредевшую пачку и принялся считать банкноты.

– В секторе «Д» находится Адалия Комф, которую один богатей специально обвинил в краже. Я бы хотел, чтобы с ней хорошо обращались.

Первый солдат зло сощурился, второй – протянул руку. Рон вложил в его ладонь половину купюр. Увидев, что его сотоварищ получил достойное вознаграждение, первый страж сменил гнев на милость и тоже вытянул руку. Рон одарил и его и повернулся, чтобы уйти.

– Эй!

Он оглянулся.

– Я дежурю в секторе «Д», – хмуро произнес второй солдат. – Я ее знаю. Чудесная леди.

Сердце Рона забилось тревожно и часто.

– Дело ее дрянь, конечно, но мы сделаем все, что в наших силах.

Рон окостенел. Молча склонил вмиг одеревеневшую шею и на негнущихся ногах, словно сомнамбула, двинулся в город. И только выбравшись из застенка, он вспомнил, как следует дышать, и вдохнул полной грудью обжигающий горло воздух.

Тешить себя иллюзиями, как Сэндис, что ее великодушный и богатый дедушка вытащит их из беды, он не мог. Работа. Ему нужна работа. Любая. Если придется, он поступится даже своими принципами. И удушит кого-нибудь из триумвирата, лишь бы вызволить маму из тюрьмы. «Все равно от этих политиканов никакого толку, они и не почешутся, чтобы искоренить то зло, что годами взращивалось в адовом пекле – „Герехе“».

Рон стиснул амаринт так, что заныли пальцы, но облегчения не ощутил: он сознавал свою полную беспомощность.

Первым делом Рон направился к квартире, где жила его мать. К той самой, за которую до сих пор платил. К той самой, в которую рано или поздно он снова ее приведет. Матушка его жила скромно и наверняка что-нибудь отложила на черный день. Ну а если нет, Рон возьмет побрякушки, что дарил ей на дни рождения. Несколько колов он за них всяко выручит.

Уже издали он заметил выбитое стекло в окне, и нехорошее предчувствие кольнуло сердце.