Ад Вороновский - Половина солнца

Ведь он был старшим братом.

А я знал, что это значит.

Конечно, старшие братья бывают разные. Некоторым плевать на своих младших – слишком большая разница в возрасте, и оттого совершенно разные жизни, чтобы хоть немного интересоваться проблемами родственника. Защищают они друг друга изредка либо только потому, что являются одной семьёй. Словно по обязанности.

Но в случае с Аароном – ему явно было трудно не замечать жизни брата. Я не знал, выросли ли Лаллукка и Мейерхольд вместе или вдали друг от друга, но теперь уж точно не представлялось возможным двум бессмертным родственникам жить порознь.

Бессмертием заражались, как болезнью. Неким ударом, необъяснимой инфекцией, только передававшейся не воздушно-капельным путем. Просто кто-то оказывался, как говорят, «не в том месте и не в то время», и зачастую, когда люди были в какое-то время и в каком-то месте вдвоём или втроём, заражались бессмертием все. Но, конечно, бывали и исключения: кто-то получал силу, а кто-то – нет. Почему? Необъяснимо. Непонятно.

Легко на самом деле отмахиваться этим – ничего не ясно, ничего не знаем.

Но люди действительно не могли ничего объяснить. Только строили предположения, догадки. И ничего определенного. Было ли легко жить с этим? Сомневаюсь. Утверждали, что у родственников, особенно братьев и сестер, оказавшихся вдвоём в том самом «ненужном» месте и в «ненужное» время, шансов заразиться обоим было намного больше, чем у простых знакомых или друзей. Гены? Возможно. Этого не знал никто.

Может быть, если наш мир просуществует достаточно долго, учёные найдут ответ. Не всё же сразу.

Я шёл за Аароном, изредка слыша крики других людей из поискового отряда, но в основном было тихо. Это и понятно: Генри бы позвал на помощь, если бы свалился куда-то, сломав ногу, или что-то в этом роде. А если он без сознания или того хуже…

Я зажмурил глаза и помассировал пальцами переносицу.

– Tusan ocksе! Var дr den dumma jдveln? [7] Проклятье! Где этот тупой идиот? ( швед .) – судя по интонации ругался Аарон, подходя к каменному утёсу и стуча об него фонарём. – Чёрт бы его забрал!

Будь тут Олеан или Август, они бы пошутили на тему его слов, но я молчал. Вместо этого я разглядывал обрыв, светя вниз фонариком и, честно признаться, не надеясь там ничего найти.

Пусть лучше он пропадёт, чем обнаружится мертвым. Впрочем, я не уверен, что меня травмировало бы сильнее на месте Аарона…

– Ты бы… почувствовал, Аарон, – негромко сказал я, направив фонарь на землю. – Я так думаю.

– Почувствовал? Ха. Может быть. Но я не верю в эти внеземные связи и прочий бред про восприятие другого человека на каком-то высшем уровне. Так что если он сейчас… кормит… рыб или ещё что подобное – я это не почувствую.

Он бросил фонарь себе под ноги и сел на камень.

– Ох… Я не говорю о чём-то сверхъестественном, Аарон. Я тоже не верю в это. Просто… Ты же знаешь, материнское чутье, всё такое. У друзей и братьев тоже есть похожая связь. Особенно когда они переживают и думают об этом человеке. Просто… Прислушайся к себе. Ты чувствуешь, что он мёртв?

Юноша поднял голову, глядя на меня прищурившись, неодобрительно. В итоге он слегка прикрыл глаза широкой ладонью и выдохнул:

– Нет. Я не могу пока что представить себе его бездыханное тело. Но это и понятно… Ещё даже суток не прошло. Надо не рассиживаться, а искать дальше! Идём. Проверим этот участок.

Аарон встал.

Я следил за тем, как он поднимает свой фонарь, щёлкает им пару раз и движется вперёд. Окинув взглядом местность ещё раз, я последовал за ним.

Эта уверенность в себе… Никогда просто не даётся. Или даётся, но это, скорее всего, глупость, а не уверенность. Самовлюбленная убеждённость в том, что все на свете хуже тебя.

Вряд ли Аарон так считал. Подобная уверенность, даже сила, как сила этого широкоплечего шведа, была выцарапана собственными ногтями, выгрызена собственными зубами и вычищена собственной кровью.

Он – старший брат для того, кого мы сейчас искали, – напоминал мне моего младшего брата.

Только Дэмиан себе эту силу и уверенность ещё не выцарапал, не выгрыз и не вычистил. Он, скорее, душил самого себя, пытаясь заставить быть сильным. У него пока что получалось стать таким, каким был Аарон, лишь на одну десятую долю.

Пускай он и был невероятно волевым человеком.

А вот я…

Я был художником.

У которого всё валится из рук.

Всегда.

Художником, разумеется, я называл себя с иронией. Не считал себя творцом или даже просто хорошо рисующим – просто человеком, который своими изображениями пытается заполнить пустоту внутри, пустоту, которую писатели всегда заполняли историями, музыканты – музыкой, алкоголики – алкоголем и так далее. Только в конце концов каждый из них становится именно тем, кем я их назвал – писателями, музыкантами, алкоголиками.

Пока ты не называешь себя так – значит, ты пока заполняешь дыру внутри себя.

Как только ты представился: здравствуйте, я алкоголик…

Значит, всё.

Теперь ты пьёшь, потому что алкоголик.

Не ради заполнения пустоты.

Разумеется, есть исключения. Замечательные художники, вкладывающие в произведения душу, истинные писатели, чувствующие своих персонажей, настоящие алкоголики, обожающие любую новую и изысканную поверхность барной стойки, на которой будут засыпать после очередной выпивки.

Но это исключения.

Я слегка удивился наличию в себе такого количества мыслей сейчас… Ведь я должен был думать о Генри. Но…

Я никогда и ни за что не мог начать считать себя художником.

Тем более что они должны творить, создавать.

А я разрушал.

Я был… Падшим создателем. Уничтожал ненамеренно, в силу своей глупости, но уничтожал, так ничего и не создав.

И, начиная каждый новый рисунок, никогда не мог восполнить того, что случилось тогда .

Я посветил фонариком в кусты, вглядываясь, не видно ли какого-то клочка одежды или красного волоса.

Затем снова посмотрел на землю.

Лежал иней.

Да, тогда тоже была зима…

Я опустил фонарь.

Мне придётся вспомнить это. Снова. Иначе я просто не смогу сосредоточиться на поисках Генри. Просто пробегусь по воспоминаниям… И забуду на ещё какое-то время, пока что-либо мне снова не напомнит об этом, а подсознание не подскажет моё тайное имя: «падший ангел».

И я разобьюсь вновь.

В доме было холодно. Руки словно ледышки, и я не чувствовал тепла ни от чего. Всё будто остыло.

Поздняя ночь.

Я выбрался из постели и увидел, что покрывало младшего брата сползло на пол. Подойдя к его кровати, я поднял одеяло, накрыл им Дэмиана и задумался, не заболеет ли он. Однако, кажется, он не так сильно продрог, как я, чтобы проснуться.